Наконец-то он решил распечатать письмо, которое гласило:
«От достопочтенного лорда Кейта, кавалера ордена Бани, контр-адмирала и командующего флотом кораблей и судов Его Величества, служащих и долженствующих служить на Средиземном море и т.д. и т. п.
Ввиду того, что капитан Сэмюель Аллен, командир шлюпа Его Величества «Софи», переводится на «Паллас» в связи с кончиной капитана Джеймса Брэдби, настоящим вам предписывается и приказывается проследовать на борт «Софи» и принять на себя обязанности командира этого судна, требуя от всех офицеров и экипажа, приписанного к указанному шлюпу, выполнять свои обязанности со всем послушанием и почтением к вам, как их командиру вам также надлежит исполнять опубликованные регламенты, а также приказы и указания, которые вы можете время от времени получать от любого из ваших вышестоящих офицеров, состоящих на службе Его Величества. Отсюда следует, что ни вы, ни кто-либо из ваших подчиненных не вправе уклониться от своих обязанностей под страхом наказания.
Сей приказ исполнить без промедления. Дан на борту «Фудрояна» в открытом море, 1 апреля 1800 года.»
«Джону Обри, эсквайру, настоящим назначенному командиром шлюпа Его Величества «Софи», по распоряжению адмирала — Томас Уокер.»
Глазами он мгновенно пробежал письмо, но мозг отказывался читать или понимать его. Лицо его покраснело и приняло крайне жесткое, суровое выражение. Джек заставил себя прочитать его вслух строчка за строчкой. Второй раз он читал всё быстрее и быстрее, и его охватила шедшая из глубины сердца безмерная радость. Лицо раскраснелось ещё больше и расплылось в непроизвольной улыбке. Обри громко засмеялся и похлопал письмом по столу, затем сложил его, вновь развернул и внимательнейшим образом перечитал, совершенно забыв о красивой формулировке среднего абзаца. На долю секунды Джека обдало холодом, ему показалось, что вот-вот рухнет блистательный новый мир, внезапно открывшийся перед ним, когда он увидел злополучную дату. Он поднес письмо к свету и разглядел надежный, утешительный и незыблемый, как скала Гибралтара, водяной знак Адмиралтейства, неизменно внушающий к себе уважение якорь надежды.
Обри не находил себе места. Торопливо расхаживая по комнате, он надел мундир, затем снял, пробормотав при этом со смешком несколько бессвязных фраз: «А я-то беспокоился… ха-ха… такой славный маленький бриг — знаю его, отлично знаю… ха-ха… Я считал бы себя счастливейшим из смертных, получив под свое командование какое-нибудь корыто, да хоть тот же шлюп «Валчер»… вообще любую посудину… А тут великолепное судно, обшитое медью, — чуть ли не единственный бриг с квартердеком во всём флоте: отличная капитанская каюта… а погода-то какая — такая теплынь… ха-ха… Только бы набрать команду: это самое важное».
Он почувствовал острый голод и жажду. Бросился к колокольчику и принялся дёргать за веревку. Но не успели замереть его звуки, как Джек высунул голову в коридор и принялся звать горничную:
— Мерси! Мерси! Ах вот ты где, дорогуша! Что ты сможешь принести мне поесть, manger, mangiare? Pollo? Холодную жареную курицу? И бутылку вина, vino — две бутылки vino. И Мерси, не придешь ли ко мне и не сделаешь ли кое-что для меня? Я хочу, desirer, чтобы ты кое-что сделала для меня, хорошо? Пришей мне, cosare, пуговицу.
— Да, тениенте, — ответила Мерседес, при свете свечи сверкая белками глаз и зубами.
— Не тениенте, — воскликнул Джек, стиснув ее пухлую, крепкую фигурку: — Капитан! Capitano, ха-ха-ха!
Утром он вынырнул из глубокого-глубокого сна. Полностью проснувшись и не успев ещё открыть глаза, он ощутил, как его всего распирает от осознания своего повышения. «Конечно, это судно не первого ранга», — заметил он. «Но кому нужен корабль первого ранга, у которого нет ни малейших шансов на самостоятельное крейсирование? Где она находится? За артиллерийским причалом, по соседству с «Рэттлером». Сейчас же отправлюсь туда и взгляну на неё, нельзя терять ни минуты. Нет, нет. Так не стоит делать — надо заранее предупредить о своем приходе. Нет. Прежде всего надо пойти и поблагодарить кого следует, а потом встретиться с Алленом. Милый старый Аллен, надо поздравить его с успехом».
Первым делом он перешел через дорогу и заглянул в лавку военной галантереи. Там, используя обширный кредит, он приобрел благородного вида солидный, массивный эполет — символ его нынешнего чина. Торговец тотчас укрепил знак отличия у него на левом плече. Оба с удовлетворением рассматривали эполет в зеркало, причём торговец выглядывал из-за плеча Джека с выражением неподдельного удовольствия на лице.
Едва успев закрыть за собой дверь лавки, Джек заметил давешнего господина в черном сюртуке на противоположной стороне улицы, рядом с кофейней. Ему тотчас вспомнились события вечера, и он поспешно направился к нему со словами:
— Мистер… Мистер Мэтьюрин. Вот вы где, сэр. Тысяча извинений. Вчера вечером я повел себя с вами слишком грубо. Надеюсь, вы простите меня. Нам, морякам, так редко приходится слушать музыку и вращаться в светских кругах, что нас иногда заносит. Я прошу у вас прощения.
— Любезный мой сударь, — воскликнул господин в чёрном сюртуке, и его мертвенно бледное лицо тотчас залилось странным румянцем. — Были все причины для того, чтобы вас занесло. Я в жизни не слышал лучшего квартета — такая гармония, такой огонь! Могу я угостить вас чашкой шоколада или кофе? Это доставило бы мне большое удовольствие.
— Вы очень добры, сэр. Мне бы это не помешало. Сказать по правде, я был так воодушевлён, что забыл о завтраке. Я только что получил повышение, — добавил он со смехом.
— В самом деле? От всего сердца поздравляю вас. Прошу, входите.
При виде Мэтьюрина официант показал обескураживающий средиземноморский жест отрицания — покачал перевёрнутым вниз указательным пальцем. Мэтьюрин пожал плечами и обратился к Джеку: «В эти дни почта удивительно медленно ходит». Затем на каталанском наречии, на котором разговаривали жители острова, сказал официанту: «Принеси-ка нам кофейник шоколада, Жеп, хорошенько взбитого и с небольшим количеством сливок».
— Вы говорите по-испански, сэр? — произнес Джек, усаживаясь и широким жестом раскидывая фалды своего мундира, чтобы освободить шпагу, отчего, казалось, вся комнатка на миг окрасилась в голубой цвет. — Говорить по-испански, должно быть, здорово. Я много раз пытался изучать его, а также французский и итальянский, но не преуспел. Меня обычно понимают, но когда говорят они сами, то говорят так быстро, что это сбивает меня с толку. Думаю, всё дело вот в этом, — заметил он, постучав себя по лбу: — То же самое было у меня с латынью в детстве. Ох, и порол же меня старый Язычник! — Джек рассмеялся при этом воспоминании так заразительно, что его примеру последовал принесший шоколад официант и произнёс:
— Хороший день, капитан, сэр, хороший день!
— Чрезвычайно хороший день, — согласился Джек, доброжелательно взглянув на его крысоподобную физиономию. — В самом деле, bello soleil. Только, — добавил он, выглянув в окно, — я ничуть не удивлюсь, если вскоре задует трамонтана. — Повернувшись к Мэтьюрину, он продолжил: — Как только я встал с постели нынче утром, то заметил зеленоватый оттенок неба на норд-норд-осте и сказал себе: «Как только стихнет морской бриз, я ничуть не удивлюсь, если его сменит трамонтана».