- Естественно, - сказал киборг. - Я могу придать вам любое положение относительно кабины. Могу усадить в кресло, прижать лицом к иллюминатору, положить вашу руку на пульт, заставить нажать какую-нибудь кнопку. Наш ручной пульт - фикция. Когда кораблем управляет робот, пилот всегда может перехватить управление. У нас такое возможно лишь в принципе. Сигнал с пульта перебивает мои команды, но от меня зависит, чтобы пульт молчал.
- Почему так сделано? - спросил Двинский. Вновь на секунду он ощутил, будто на него повеяло холодом. - Зачем?
- Никто этого не предвидел, - сказал киборг. - Все думали, что у пилота есть возможность взять управление на себя. На деле получилось не так. И правильно. Человек всегда во власти эмоций. У него могут возникнуть галлюцинации, он может сойти с ума, его может затопить черная волна из глубин психики. Я знаю это на опыте. Мало ли что может случиться с человеком!..
- А с вами?
- К моему глубокому сожалению, - монотонно произнес киборг, - ничего.
Двинский любовался Юпитером. Более величественного зрелища он не видел. Земля тоже впечатляет, но мы привыкли к Земле. Юпитер - другое дело. Никакая кинохроника не в силах передать вид на Юпитер с расстояния в миллион километров. Бездонные глубины атмосферы, выпуклости тайфунов, полосы облаков, круглые тени спутников. И то, для чего в языке еще нет подходящих слов.
Экспресс догонял Европу. Основная скорость была сброшена. Даже наиболее сложный маневр - гравитационное торможение при пролете Каллисто и Ганимеда
- был завершен. Сейчас экспресс, почти погасив скорость, приближался к Европе. Ее пятнистый диск висел впереди, превышая Землю, наблюдаемую со стационарной орбиты. И увеличивался на глазах.
- Вы не забыли, как вести себя при посадке? - спросил киборг. - Через несколько минут мы войдем в атмосферу. Когда скорость упадет до тысячи километров в час, я выпущу крылья. Вернее, сначала тормозные парашюты. Ленточный, потом обыкновенные. Их четыре. Они очень красиво смотрятся на фоне неба - как букет из четырех цветков. Хотя я бы предпочел, чтобы их было три.
- Почему?
- Ну, четные букеты кладут на могилы, - сказал киборг. - Парашюты напоминают мне, что я… не совсем жив.
Некоторое время они молчали.
Европа стала больше Юпитера. Ее вогнутая чаша занимала полнеба. Она уже не увеличивалась в размерах, но рисунок пятен медленно укрупнялся.
- Пора прощаться, - сказал киборг. - Надеюсь, наши беседы не пропадут впустую. Вы нравитесь мне, Володя. Главное, берегите свою невесту. Не поддавайтесь ревности. Мужчина должен уметь прощать. Сейчас я никогда бы не поступил так, как раньше. Мне бы хотелось, чтобы вы всегда ее любили. Пусть моя печальная история не повторится.
- Ваша жена тоже была не права, - сказал Двинский. - По-моему, ей нравилось вас мучить. Женщина должна быть другой. Если любит, конечно.
- Она меня любила, - сказал киборг. - Есть вещи, которые ты знаешь. Кстати, обратите внимание на пейзаж. Скалы Европы - это вам не какие-нибудь Альпы! А какой, по-вашему, должна быть женщина?
Небо в иллюминаторах окрасилось алым: экспресс накалял воздух. Скалы были далеко внизу, дикие, не тронутые цивилизацией. От них тянулись длинные тени. Экспресс приближался к линии терминатора - внизу была вечерняя заря, там заходила Солнце, хотя на ста километрах оно стояло еще высоко. Еще немного, и будет видна темная сторона спутника. Там обитаемый центр, и ночь, и люди уже засыпают.
- Женщина должна быть доброй, - сказал Двинский, - как моя Настя.
- Ее зовут Настя?
- Да. А почему вы спросили?
- Так, - монотонно произнес киборг. - Действительно глупо. Она у вас, наверное, красивая.
- Очень, - сказал Двинский. - Хотя почему-то ее лицо ускользает, я не могу удержать его перед собой. Отчетливо помню лишь родинку на щеке.