— Я… Зови меня Петро.
— Ага. Ну, на короткую встречу и хватит; Петро так Петро.
Они сидят в темноте, прижавшись друг к другу,— Шурка, который Петро, и просто Шурка из вёски, ведут шепотную беседу под звездным, затихшим небом.
— Я того еще перепугался, что у нас учора один постовой зник начисто. Был — и нема. Тимка с нашей вёски, малец еще. Такой хороший малец… Яки-то люди шли в ночь через дорогу, може, ваши, партизане, и он зник. С ними ушел или увели, кто ведае… Ты, Петро, спытай там своих, може, знают. Шо мине дуже не нравится — шапку Тимка оставил. Кабы сам пошел, охотно, разве б оставил? Шапка!..
— Не сам пошел?
— Ой, не сам.
— А куда эти люди двигались?
— На тую сторону, вот как вы…
— А семью Тимкину не тронули?
— Вроде нет.
— Да…
— Больше у вас тут никто не пропадал?
— Не.
Шурка из вёски больше не отвечает. Он замолкает настороженно.
— Ты что?
— Рельса запела,— шепчет постовой, охранитель новой имперской магистрали.
Партизанский Шурка, распластавшись на шпале, прикладывает ухо к металлу. Легкий звон наполняет рельс. Тревога, пробежав быстрые металлические километры, вливается в ухо Шурки звенящим холодком.
— Дрезина?
— Не,— отвечает Шурка из вёски.— Поезд. Дрезина проезжала тольки перед вами, проверяла усе. То тяжелый. Слышь, как звенит. Скорее бы вам…
Похрустыванье ветвей доносится с вырубки. В пяти шагах от насыпи, на полотне тумана, появляется несколько темных пятен. Коронат и Павло осторожно проводят таратайку с высоко сидящим Миколой между невидимыми под ногами пеньками.
У насыпи фигуры медленно выползают из тумана. Белое озеро как будто выталкивает их. Слышно, как копыта Мушки царапают насыпь, скользят.
— Э, однорукий, Шурка! — сипит Павло.— Давайте!