Но вот это-то ему подглядеть и не с руки. Тарелка весов, на которую Шульц гирьки положил, пришлась как раз не к тому краю стола, из-под которого осторожно выглядывал Сенька, а к середине стола. Сеньке было бы подождать, когда Шульц кончит взвешивание и начнет снимать с тарелки гирьки, но он об этом не догадался, а решил еще побольше высунуть нос из-под стола, авось тогда ему будет видно все.
А в коридоре Данила Петрович с замирающим сердцем прислушивался к тому, что происходило в лаборатории Шульца. Что Сенька тоже находился там, в этом у Данилы Петровича сейчас не было и сомнения. Где же ему и быть, как не там?
И тут в лаборатории раздался дикий рев. Словно туда забрался матерый медведь и его там вместо меда угостили царской водкой. Это, конечно, взревел Генрих Иоганн Шульц, углядевший Сеньку под столом.
- Ах ты, паршивый свинья! - орет Шульц. - Твой подглядайт за мной, да? Маленький свинья ты! Мой твой сей минут будет убивайт!
«Господи ты боже мой, да он и в самом деле как бы не укокошил его там, - ужаснулся Данила Петрович. - Ишь какой разбойник, ему человека убить раз плюнуть!»
И Данила Петрович начал колотить в дверь что есть мочи. Дверь открылась, и Шульц вышвырнул за ухо из лаборатории Сеньку.
- Получайт свой маленький свинья! - орет Шульц на Данилу Петровича. - И больше его нога не ступайт порог мой лабораторий, твой будет мешайт шихту один всегда!
А Сенька, отскочив от Шульца подальше, смотрел на него злобно, потирал горевшее, словно в огне, ухо и шептал себе под нос:
- Все равно ты не упрячешься от меня! Все равно я все вызнаю.
Но этих его слов не только Шульц, а даже Данила Петрович не слыхал. Шульц впустил в лабораторию только одного Данилу Петровича, а Сенька остался в коридоре.
«Ну что ж, авось в другой раз мне и повезет. Москва не сразу строилась, говорят старики», - утешал Сенька сам себя.
А как ему может повезти в другой раз, на что ему надеяться, он и сам не знал.
Вышли из лаборатории Шульц и Данила Петрович и направились в составную. Данила Петрович нес одно ведро с шихтой, Сенька другое, а Шульц опять шествовал барином. На Сеньку Шульц старался не смотреть: он его возненавидел на всю жизнь.
«Проклятый мальчишка! Нехороший мальчишка! Такой маленький сам и такой уже большой жулик, а? Такого надо убивать!» - ворчал про себя Шульц.
«Толстая твоя морда, неуклюжий ты боров, дурак! - думал про Шульца, в свою очередь, Сенька. - Как надрал ухо, что и сейчас все еще горит. Одолел, хватило силы? И лапища-то как у медведя какого, словно клещами сцапал. Самого бы тебя так схватить, чтоб ты знал, каково это бывает».
- Зачем ты остался в лаборатории? - тихо спрашивает Сеньку Данила Петрович.
- Думал, разузнаю, подгляжу, - отвечает Сенька отцу.
- Тебе все неймется. Тебе мало того оказалось, что он шишку на лоб тебе присадил? Больше не смей такого учинять, - строго говорит ему Данила Петрович.
- Ладно, не буду, - буркнул Сенька в ответ.
Генерал Мальцев никогда ничего не забывал. И хотя первые две недели великого поста у него, как и всегда, прошли в делах главного завода, Людиновского, - там об эту пору надо было отправлять пароходы, сделанные для Волги и Днепра, - но все же он не забывал и другие свои заводы. Ну, а уж дела на Дятьковской хрустальной, которая у него прямо-таки под боком, и подавно он не мог забыть. И, конечно, ему нет-нет да и приходил на ум Шульц со своими помощниками, Данилой Петровичем и Сенькою. Надо как-нибудь опять вызвать этого Грачева и выяснить, как подвигается у него дело с раскрытием секрета золотого рубина. Ежели дело движется медленно, то не мешает снова слегка припугнуть его, чтоб он пошевеливался.
«Как только приеду в Дятьково, так я этого Грача и вызову, учиню ему допрос», - думал он не раз.
Мальцез так и сделал. В первый же день по приезде в свой дятьковский дворец он вызвал Данилу Петровича. На этот раз не во дворец к себе, а в главное управление, где у него был кабинет.