— Так это за него вы просите, господин Ковригин? — тихонько, скрипучим голосом спросил старичок.
— За него, за него, Георгий Александрович. Очень способный ученик. В железнодорожной школе он был лучший. — Михаил Степанович вытер платком потный лоб.
Володя стоял, вытянувшись, испуганно взирая на гимназическое начальство.
— Сколько лет тебе, способный ученик? — проскрипел старичок.
— Пятнадцать, — ответил Володя.
— Ох-хо-хо… Сколько этих способных учеников! — старичок покачал головой. — Что же будем делать, господа? Не принимать же его в первый класс!
— Мест нет — вопрос ясен, — грубо вмешался сидевший рядом со старичком долговязый с выпученными рачьими глазами. — Пусть идет в частную гимназию.
— У него же нет средств, господа, — пояснил Михаил Степанович. — Отец его — путевой сторож на железной дороге.
Кое-кто начал теперь разглядывать Володю с любопытством и обидным сочувствием. Старичок с крестом на шее нетерпеливо побарабанил пальцами о массивный бювар.
— К сожалению, не можем, господин Ковригин, ничем не можем помочь. Нет у нас мест на казенный счет… Давайте, господа, следующее прошение… — обернулся старичок к долговязому.
— Но я просил бы допустить его к экзаменам, он покажет себя, — начал было Михаил Степанович, но директор нетерпеливо махнул рукой.
Маленький коротконогий человек с шарообразным животом и толстой, розовой, очень короткой шеей поторопился отвести Михаила Степановича в сторонку и, заложив за спину руку, сказал покровительственно:
— Говорил я вам, душа моя… Как вы не понимаете?..
— Но, я знаю, они же примут другого, — вытирая платком лицо, загорячился Ковригин. — Илья Сергеевич, поймите же вы: если допустить его к экзаменам, он покажет себя на три головы выше других. Я обращусь в попечительство.
— Не поможет, душа моя, — усмехнулся помощник директора. — Вот вы все патронируете, устраиваете бедных мальчиков, а каково нам? Подумайте… Каково мне? Положение усложняется военным временем, всякими там слухами, — сами должны понимать. А если уж взялись, то патронируйте до конца. Найдите в городе состоятельного человека, пусть он внесет плату — и тогда пожалуйста. Зачислим вашего Дементьева в четвертый класс.
— Спасибо… — кривя губы, склонил голову Ковригин.
— Очень сожалею, — пожал плечами помощник директора.
Михаил Степанович схватил Володю за руку.
— Идем. Прощайте, господа, — поклонился он сидевшим за столом чиновникам.
В вестибюле Михаил Степанович подошел к гимназистам, собравшимся у какого-то списка, вывешенного на стене, и оживленно разговаривающим.
Володя, приподнявшись на цыпочки, через плечо Михаила Степановича стал разглядывать список допущенных к экзаменам учеников. Вот знакомые имена: Чарвинский — это Валька, сын начальника станции, а Ганька Сухоруков — сын старшего дорожного мастера. Володя прочитал список еще раз. Его и Алексея Антифеева, лучших учеников железнодорожного училища, выпущенных с похвальными листами, в списке не было.
— Они уже устроили все без нас, — сказал Михаил Степанович. — Эти-то приняты не на казенный счет, я знаю. Эх, Дементьев, были бы у твоего отца деньги!