О половцах он слышал только рассказы древних стариков, да и те утверждали, что уж сто лет, как русские князья усмирили их…
Дым шел верхом, но вокруг стоял душный и полупрозрачный туман. Снег посерел от насыпавшегося пепла. Ермила подошел к самой Десне и глянул на заснеженную реку. Грязный снег был истоптан множеством конских копыт без отпечатков привычных для русского глаза подков. Повсюду желтели пятна конской мочи и виднелись какие-то темно-красные полосы. Присмотревшись внимательнее, лесник вздрогнул: на льду во множестве лежали черные, раскинувшие руки трупы, от которых и тянулись кровавые следы.
– Так вот откуда нагрянули! – догадался Ермила. – Прошли по замерзшей реке! Да тут же тысячи вражьих следов!
Шум и вопли доносились теперь из деревянной крепости. Лесник слышал и какой-то непонятный его слуху стук, как будто что-то тяжелое глухо ударяло по камню. При этом величественная, одноглавая, златокупольная церковь с каждым ударом качалась и вздрагивала. Внезапно раздался грохот, слившийся с ужасным, звериным воплем, хрустом и скрежетом, и святой храм рухнул, как подкошенный. Ермиле показалось, что зашаталась земля. От страха он упал на колени и скрылся в зарослях кустарника. В этот же миг запылали деревянные стены: дубовые бревна, дымившиеся и кипевшие пеной, вдруг, как по команде, словно утонули в ярко-красном пламени. Шум в городе стал постепенно стихать и сменяться свистом и треском пожарища. Небо потемнело, и солнце, едва пробиваясь сквозь черный дым, напоминало зловещую и тревожную луну, словно осуждавшую кровопролитие.
Вдруг напротив куста, где сидел оцепеневший от ужаса и отчаяния лесник, у ручья, впадавшего в Десну, промелькнуло что-то белое. Это выбежали из города к реке две женщины, одетые в простые домотканные сарафаны. Озираясь по сторонам, отчаянно размахивая руками, они побежали по льду, намереваясь пересечь реку. Но им не удалось достичь и середины Десны, как из-за поворота со стороны моста неожиданно выскочили трое всадников. Женщины пронзительно закричали. Передний конник, поднявшись в седле, с силой метнул аркан. Одна из беглянок сразу же упала: петля захлестнула ей шею. Другая же продолжала бежать и уже была близка к спасительным кустам, когда раздался свист стрелы, и вторая жертва рухнула на лед реки, обливаясь кровью. Всадники засмеялись каким-то необычным, булькающим смехом, и подскакали к запутавшейся в аркане женщине. Она встала на ноги и закрыла лицо руками. Владелец аркана что-то ей прокричал и показал рукой на мост. Женщина поняла и пошла за всадниками. Те в полном молчании поехали впереди, таща свою жертву за веревку.
Глядя на это злодейство, Ермила скрежетал зубами, но сделать ничего не мог. Со слезами от удушливого дыма, который валил от горевших стен крепости, и от собственного бессилия, он медленно пополз к лежавшей невдалеке от него женщине. Та была мертва: из шеи несчастной торчала большая оперенная стрела. Перевернув труп, лесник бросил тревожный взгляд на искаженное предсмертной мукой и страхом лицо. Оно оказалось незнакомым. При виде убитой Ермила, расстроенный и дрожавший, неожиданно успокоился и огляделся. Дым пошел низом и скрыл от него город и таинственных врагов. Пора было уходить. Ермила в последний раз глянул на труп и остолбенел: наконечник стрелы, торчавший из шеи убитой, был совсем необычный – тупой, трапециевидный. Такого он еще никогда не видел! Лесник осторожно сломал древко, взял в руку наконечник, покачал головой и спрятал его в карман. После этого он попятился, отполз к кустам и медленно поплелся через заснеженный луг к тому месту, где оставил валенки и лыжи.
Всю дорогу перед его глазами стояли чужеземные всадники. Их вид был страшным, необычным. Казалось, что враги прибыли из какого-то таинственного, неведомого мира. На их головах были надеты то ли треухи, то ли колпаки из звериной шерсти, напоминавшей рысью. За спиной у каждого висели колчан со стрелами и большой лук, а на поясе болтались то ли мечи, то ли длинные, кривые ножи. Из вытянутых рук торчали длинные пики с пучком конских волос у острия.
Лица врагов Ермила видел плохо, но заметил, что они были плоские с раскосыми глазами. Да и лошади у них были совсем другие: низкорослые, головастые…
– Какие-то чудные половцы, – заключил лесник, приближаясь к родимой сторожке. – Старики нам ничего подобного о них не говорили…
– Ну, что, батюшка?! – кинулась к нему прямо с крыльца раскрасневшаяся от волнения жена. – Что же там случилось в Городе?
– Нет больше Города, Аграфенушка! Половцы…, – пробормотал Ермила и заплакал: все ужасы, увиденные им на реке, снова встали перед глазами.
Отчаянно заголосила ему вслед жена, закричали перепуганные дети. Это отрезвило лесника.
– Успокойся, женушка, некогда плакать! Собирайся: одевай детей и тащи припасы. Уезжаем подальше без промедления! – приказал он. – Покойников не воротишь, а себя спасать надо!
И часа не прошло, как удобные, вместительные сани, запряженные двумя сытыми лошадьми, уносили семью свидетеля жестокого вщижского погрома и их нехитрый скарб в сторону сельца Брянска – усадьбы черниговского князя Михаила.
Два больших конных тумена монголов уверенно следовали на юго-запад. Во главе передового – самого прославленного и поредевшего в боях – стоял молодой, но знаменитый военачальник Урянх-Кадан. Второй, почти полностью сохранивший свой состав, вел не менее известный, но более расчетливый и осторожный Бури. Оба полководца со своими воинами не сходили с коней уже сутки: их набег по снежным русским просторам пока не принес никаких весомых результатов. Степным воинам удалось разграбить и сжечь лишь несколько небольших сел и погостов. Но укрытые непроходимыми лесами деревеньки спаслись: монголы избегали чащоб, испытывая суеверный страх перед могучими деревьями, считая их живыми существами, способными причинить вред незваным гостям.
Дальний набег был совершен сразу же после разгрома войска русского князя Юрия Всеволодовича 4 марта 1238 года на реке Сити. После этой победы уже ничто не сдерживало врагов: русские земли оказались беззащитными, неспособными к сопротивлению. Степные хищники задолго опередили молву о страшном разгроме Рязанского и Владимиро-Суздальского княжеств, поэтому никто и не ждал их на обширном пространстве чернигово-северских земель. Лишь суровая русская зима мешала беспощадным врагам. И особенно снег. Морозов монголы не боялись: жестокие холода были им привычны и в родных степях. А вот сугробы были настоящим бедствием! Приходилось долго обходить снежные заносы, искать еле проходимые тропы, утомляя часто проваливавшихся в глубокие ямы коней. Конечно, если на пути воинства встречались реки, то по заснеженному льду захватчики передвигались быстрее. Но, к неудаче, им попадались лишь небольшие ручейки или озера, поэтому всадники постоянно плутали по бескрайним просторам, проклиная в душе своих военачальников, устроивших этот набег.
Урянх-Кадан со своими воинами проскакал верст на пять вперед от отряда Бури. Он ехал в самой середине тумена и почти не испытывал тех трудностей, которые выпали простым воинам, утопавшим в снегу. Слегка покачиваясь в седле, полководец дремал, вспоминая свою родную Монголию. Неожиданно к нему подскакал связной разведывательного отряда.
– Мой славный полководец! – крикнул он и разбудил темника. – Отважный Эргэ-нойон говорит: он увидел неподалеку от нас реку!
– Так! – буркнул Урянх-Кадан. – Это – добрый знак: где-то поблизости урусы! Надо готовиться к бою!
Немедленно во все концы отряда и к темнику Бури были направлены гонцы. Затем Урянх-Кадан, остановив движение своего войска, подозвал через вестового командиров каждой тысячи. После короткого совещания он отослал их в свои подразделения для беседы с сотниками и десятниками. Вскоре подъехал и посланец от Бури. Тот сообщил, что обнаружил в шести верстах от ближнего леса большую дорогу, достаточно хорошо утоптанную и ведшую, судя по всему, к какому-то крупному поселению.
Выслушав гонца, Урянх-Кадан приказал передать Бури, что сам вышел к реке и выслал вперед разведку.
Рассвело. Черное звездное небо в мгновение посерело, порозовело и, наконец, стало прозрачно-синим, жадно впитывая яркие солнечные лучи. Снег засветился, засверкал тысячами и миллионами искорок, вселяя в сердца жестоких степных воинов бодрость, веселье и жажду предстоявшей охоты. Конница монголов помчалась по присыпанному снегом льду Десны, закалившемуся во время жестоких морозов, как по удобной проезжей дороге. Воины рвались в бой, спешили, однако прошел час, другой, третий, а перед усталыми конями все еще маячили необъятные снежные просторы с необитаемыми лугами и синевшими с обеих сторон реки лесами. Степные хищники несколько приуныли и стали постепенно впадать в полусонное, апатичное состояние. Они медленно покачивались в седлах, покорно следуя за своими боевыми товарищами.