— Нет, температуры не чувствую. О, вот она пошла. Получилось, Почемучка.
Мой вздох облегчения был искренним.
Я снова поставил вёдра в холодильник. Мы, конечно, хотели отбыть с холодными реле. Вода остывала минут, может, двадцать, когда Эрик сообщил:
— Ощущение исчезло.
— Что?
— Ощущение пропало. Не чувство температуры, а контроль подачи топлива. Холод слишком быстро пропадает.
— Уф! А теперь как?
— Да не хочется тебе говорить. Я почти готов предоставить тебе вычислить это самому.
Так я и сделал.
— Мы подымемся по возможности выше на подъёмном баке, а потом я выйду на крыло с вёдрами льда в обеих руках…
Нам пришлось поднять температуру в баке почти до восьмисот градусов, чтобы превозмочь давление, но после того подъём шёл неплохо. до высоты шестнадцати миль. Это заняло три часа.
— Выше нам не забраться, — сказал Эрик. — Ты готов?
Я пошёл за льдом. Эрик видел меня, отвечать не было надобности. Он открыл мне шлюз.
Может быть, я чувствовал страх, или панику, или решимость, или готовность к самопожертвованию — но на самом деле ничего этого не было. Я вышел, словно движущийся зомби.
Магниты у меня были включены на полную мощность. Ощущение было такое, словно я иду по неглубокому слою смолы. Воздух был густой, хоть и не такой плотный, как внизу. Я прошёл, следуя за лучом головного фонаря к панели номер два, открыл её, вывалил лёд и отбросил ведро далеко и высоко. Лёд упал одним куском. Закрыть панель я не мог. Я оставил её открытой и поспешил на другое крыло. Второе ведро было наполнено битыми обломками; я их высыпал и закрыл левую панель номер два, а назад вернулся с пустыми руками. По-прежнему во всех направлениях простиралось нечто вроде преддверия ада, за исключением того места, где луч фонаря прорезал во тьме тоннель, и ногам моим становилось жарко. Я закрыл правую панель, на которой кипела вода, и боком вернулся вдоль корпуса к шлюзу.
— Войди и пристегнись, — сказал Эрик. — Поторапливайся!
— Надо снять скафандр. — Руки у меня начинали дрожать, наступала реакция. Я не мог справиться с зажимами.
— Нет, не надо. Если мы стартуем теперь же, то, может, и попадём домой. Оставь скафандр в покое и садись.
Я так и сделал. Стоило мне затянуть свои хитросплетения, взревели турбины. Корабль чуть задрожал, а потом рванулся вперёд и мы выскользнули из-под бака-дирижабля. По мере того, как турбины набирали рабочую скорость, давление усиливалось. Эрик выдавал всё, что мог. Это причинило бы неудобства даже без металлического скафандра. Со скафандром это было пыткой. Кресло моё от него загорелось, но я не мог набрать достаточно воздуху, чтобы это сказать. Мы мчались почти вертикально вверх.
Мы двигались уже двадцать минут, когда корабль вдруг дёрнулся, как гальванизированная лягушка.
— Турбина отключилась, — спокойно сообщил Эрик. — Пойду на другой. — Корабль вильнул — отстрелилась выбывшая из строя турбина. Теперь он летел, как подраненный пингвин, но продолжал ускоряться.
Одна минута… две…