«В этих строках любовь и дружба, — думал Овидий. — И у меня есть любимый друг, Котта Максим. К нему я и пойду поговорить о наболевшем. И хоть он молод, но, как сын своего прославленного отца, Валерия Мессалы, также сердечен ко мне. Как тонко старик понимал начинающего поэта. Овидий Назон никогда тебя не забудет, добрый старый друг. Увы, умерший».
Публий Овидий Назон, прославленный римский поэт, современник императора Августа, после многих лет триумфа все еще переживал пору расцвета и славы. Десятки лет, начиная с двадцатилетнего возраста он черпал вдохновение в гуле восторженной толпы. Поистине путь его был усеян розами. Его поэтические строки знал на память каждый молодой образованный римлянин. Да и не только в Риме почитали поэта, воспевшего любовь, красоту женщины, искусство поклонения возвышенному чувству, что зародилось у Катулла и так присуще было Тибуллу и Проперцию. Однако это получило наиболее яркое воплощение у Овидия Назона.
Мысленно Назон возвращался к дням своей юности, когда, по настоянию отца, готовился к общественной деятельности. Отец его, богатый римский всадник, добился того, что еще совсем юный Овидий стал триумвиром по уголовным делам, потом заседал в судебной коллегии децемвиров. Отец уже мысленно видел его в тунике с широкой сенатской полосой, заседающим рядом с самыми богатыми и знатными римлянами, а сын объявил отцу, что никогда не будет сенатором. С юных лет он слагал стихи, и поэзия манила его, хоть и считалась делом недостаточно серьезным, чтобы сыну богатого и знатного человека стоило посвятить ей жизнь.
Огорченному отцу Овидий признался: «Что ни старался я сказать прозою, выходили стихи». И случилось так, что восемнадцатилетний Овидий уже с успехом выступал перед восторженными слушателями. Он получил образование, которое очень способствовало его наклонностям к литературе. Еще мальчиком он учился у грамматика, прочел труды великих греческих философов и писателей. Его интересовала история, астрономия и география, но больше всего — мифология.
«Благородный отец, как он заботился о моем образовании, как старался сделать из меня хорошего оратора, — вспоминал сейчас Овидий. — Бедняга, он хотел, чтобы мои речи в сенате запоминались на долгие годы. И все, чему меня учил ритор, все пошло на пользу моей поэзии. Ведь упражнялись в пересказах, в описаниях, сравнениях, декламировали на вымышленные темы. Это было прекрасно!»
Размышления поэта прервал Котта Максим. Он пришел к другу, чтобы пригласить его на веселую пирушку.
— А я собирался к тебе, мой друг! — воскликнул Овидий. — Мне что-то взгрустнулось и захотелось поговорить с милым человеком. Еще более я пожелал этого, вспомнив стихи Катулла: «Друг Лициний! Вчера, в часы досуга…» Помнишь?
— Как не помнить, Валерий Катулл мой любимый поэт. Однако мне не нравится твое дурное настроение. Я не вижу к тому причин. Насколько мне известно — нет в Риме поэта более любимого и более счастливого. Ты живешь в полном благополучии. Фабия — достойная тебя подруга. Как она любит тебя! А как хороша собой! Да еще тесно связана с домом императрицы Ливии. Все, о чем можно мечтать, — все к твоим услугам, друг мой Овидий Назон. Скажи мне, где причина для печали и дурного настроения? Может быть, ты обнаружил соперников? Я их не вижу, хоть и знаю, что в Риме сейчас насчитывается около тридцати поэтов. Подумать только! Десятки поэтов пишут и читают перед толпой, а не могут с тобой соперничать, ты выше их и всеми признан.
— Послушал я тебя, славный друг мой Котта Максим, и стало мне стыдно. Словно я провинился перед обществом. Может быть, и в самом деле что-то мною надумано? Подожди меня, я быстро соберусь, и мы пойдем пировать. Вспомним строки из моих элегий:
Было время, и я смотрел снизу вверх на Горация и Вергилия, — ответил Овидий. — Тибулл и Проперций — мои учителя, рано меня признали. Всегда буду хранить добрую память о них. И не столько за признание, сколько за поэзию, которая воспевала любовь и которая пришлась по душе моему юному сердцу.
В этот вечер друзья долго пировали в веселой компании с венками цветущих роз на головах. Овидий Назон порадовал своих молодых друзей новыми отрывками из «Метаморфоз».
Прощаясь с Максимом, Овидий неожиданно проговорился:
— Я рад, что моя Фабия посетила Ливию в одиночестве. Так приятно мы провели вечер, друг мой Котта Максим!
— Вот оно что! — воскликнул Максим. — Тебя не позвали во дворец, и ты подумал, что тебя не ценят. О, великий Юпитер! Его любит весь Рим, его ценит вся Италия, а с ней и Греция, а ему все мало!
А в это время во дворце императора гости пировали в обществе самого Августа Цезаря. Фабия сидела поодаль от Ливии и оказалась по соседству с одной болтливой женщиной, которая была примечательна лишь тем, что повелевала своим старым мужем, богатым сенатором.
— Муж говорил мне, что сын Ливии — Тиберий — очень возвысился в последнем военном походе. Он завоевал небывалое доверие Цезаря, — говорила женщина, ничуть не стесняясь того, что ее услышат. — Он воевал с царем германского племени Марободом, а у него было несметное войско варваров. Они сражались как звери, а Тиберий пошел на них с двенадцатью легионами. Отвагой и хитростью он их победил. Мой муж купил рабов из пленников Тиберия, да еще собирается откупить обширные земли, которые ранее принадлежали богатым людям Далмации. Это был удивительный поход!.. Поверь мне, — сказала она уже тише, — после Августа императором будет Тиберий.
— Юпитер милостивый, о чем ты говоришь при живом Цезаре? — удивилась собеседница.
Обратившись к Фабии, она спросила:
— Знаешь ли ты, милая Фабия, что внучка Августа, любимая Юлия, сослана на необитаемый остров? Она сурово наказана, но по заслугам. Вела себя так вольно и непринужденно, словно она правит Римом, а не ее престарелый дед. Не угодила деду — и вот будет доживать свои дни в полном одиночестве, а ведь еще молода и хороша собой!
Фабия была смущена и удивлена. Ливия ничего не сказала ей о младшей Юлии, а ведь они виделись всего три дня назад. Однако старый сенатор куда более осведомлен о делах Цезаря, чем она, Фабия, любимая наперсница императрицы. Август стар, но он еще крепок и силен в своей власти. Ему покоряются многочисленные провинции, завоеванные в битвах. Ему подвластны Египет, Сирия, Испания и Галлия, ему поклоняется вся Италия, а есть люди, которые уже видят на его месте Тиберия. Непостижимо это!
Когда молодой красивый виночерпий стал разносить вино, доставленное с острова Хиоса, Фабия, подняв золотую чашу, обратилась к Ливии с добрыми пожеланиями:
— Пусть сбудутся твои мечты и надежды, благородная Ливия, — сказала Фабия. — Пусть долгие годы здравствует наш Цезарь. Я напомню тебе две строки из «Метаморфоз» Овидия: