— Ясна картина?
Никто не отвечает.
— По-моему, ясна. Выступаем в двадцать три ноль ноль. Первый переход — тридцать шесть километров. Дневка в Верхней Дуванке. Итти будем, конечно, с дозорами и охранением. Порядок движения узнаете через десять минут у Корсакова. Он сейчас составляет.
Каждое слово у Максимова отточено. Он был бы неплохим диктором.
— Первый батальон остается на месте. Понятно? Будет прикрывать. Предупреждаю — поднять надо все. И чтоб никаких отстающих. Переход большой. Просмотрите обувь, портянки…
Придерживая трубку тонкими, бледными пальцами, он выпускает короткие, энергичные струйки дыма. Прищурившись, смотрит на Ширяева.
— У тебя что есть, комбат?
Ширяев одергивает гимнастерку.
— Активных штыков — двадцать семь. А всего с ездовыми и больными — человек сорок пять.
— Вооружение?
— Два максима. Дегтяревых — три. Минометов восьмидесятидвух — два.
— А мин?
— Штук сто.
— А пятидесяти?
— Ни одной. И патронов мало. По две ленты на станковый и дисков по пять-шесть на ручной.
Ширяев говорит спокойно, не торопясь. Чувствуется, что волнуется, но старается скрыть волнение. На него приятно смотреть. Подтянутый ремень. Плечи развернуты. Крепкие икры. Руки по швам, слегка сжаты в кулаки. Из-за расстегнутого воротника выглядывает голубой треугольник майки. Странно, что Максимов не делает ему замечания.
— Та-ак… — Максимов, старательно сложив, прячет карту в планшетку. — Ясно… С тобой останется Керженцев, инженер. Понятно? Продержитесь два дня. Восьмого, с наступлением темноты, начнете отход.
— По тому же маршруту? — сдержанно спрашивает Ширяев. Он не сводит глаз с Максимова.
— По тому же. Если нас не застанете… Ну, сам знаешь, что тогда… Все!
Ширяев понимающе наклоняет голову. Все молчат. Кто-то, кажется Каппель, прерывисто вздыхает.
— Я сказал — все! — Максимов круто поворачивается в его сторону. — По местам!
— Людей сейчас снимать? — тихо спрашивает близорукий, похожий на ученого, комбат-три.