Мисс Бьенсток положила руку мне на плечо. Прищурилась и поджала губы.
— Кристофер, тебе уже двенадцать лет. Ты сам знаешь, что это неправда.
— Нет, правда! Он хочет меня убить! Он хочет меня убить! — кричал я.
Она позвонила моим родителям. Когда я вернулся домой, они ждали меня, строгие и серьезные.
Мама все время кусала нижнюю губу.
— Надо что-то с этим делать, Кристофер, — сказала она. — Ты очень встревожил нас с папой.
Отец наклонился и положил руки мне на плечи.
— Клоуны смешные — а вовсе не страшные, — сказал он, глядя мне в глаза. — Я надеялся, что еще когда тебе было четыре года, ты смог преодолеть свой глупый страх.
— Он не глупый, — возразил я ему. — Этот клоун… он сказал, что я умру от смеха.
— Ну да, потому что он такой смешной, — сказала мама. — Умереть от смеха — это просто так говорят.
— Мы должны излечить тебя от этого страха, — покачал головой отец. — Да, мы просто обязаны это сделать.
В следующее воскресенье родители заставили меня пойти с ними в цирк. Цирк мировых звезд Барнума. Я кричал и брыкался. Попытался даже запереться в своей комнате.
Но родители потащили меня в машину.
— Это поможет тебе избавиться от твоих клоунских страхов, — сказала мама.
— Ты сам убедишься, что клоуны смешные. Все любят клоунов, ты увидишь, — добавил отец.
Мы сидели в первом ряду. Я следил за представлением, скрестив на груди руки и сжав зубы так, что у меня заболели челюсти.
Мне было до ужаса страшно…
Когда на манеж, спотыкаясь, падая и вновь вскакивая, высыпали клоуны, я вцепился в подлокотники кресла. Ладони были холодными и потными.
Зазвучала глупая клоунская музыка. Клоуны задудели в свои дудки и засвистели. Они обежали круг по арене, громко хлопая по опилкам своими огромными ботинками.
— Нашим клоунам нужен ПОМОЩНИК! — прокатился из динамика голос инспектора манежа. — Нам нужна одна жертва из публики!
Прежде чем я успел вскочить и убежать или хоть попытаться спрятаться, высокий худой клоун с желтой лохматой шевелюрой и огромным синим галстуком-бабочкой схватил меня обеими руками и, приподняв, поставил на манеж.
Луч прожектора уперся в меня. Я зажмурился. За громкими ударами сердца я почти не слышал ободряющие крики зрителей.