Крысу можно было смести одним ударом ноги, но я боялся даже ботинком дотронуться до нее и поймал себя на том, что озираюсь в поисках камня или палки, чтобы шугануть с дороги эту мерзость. Наверное, она не чувствовала для себя никакой опасности, потому что, налюбовавшись вдоволь моей растерянностью, не спеша соскользнула с крыльца, неторопливо юркнула в дыру под стеной. Я облегченно вздохнул, мне повезло - никто не видел позорного поединка нового прокурора с крысой.
Вопросы, вопросы...
- Где вы были позавчера вечером? Кто может это подтвердить?
- Когда последний раз видели Пухова?
- А Мазута?
Опросы начались с раннего утра. В них принимала участие и водная прокуратура - и Бала, и Гусейн Ниязов.
Хаджинур Орезов, инспекторы рыбнадзора с дежурным нарядом ездили безостановочно на милицейском "козле" и нашей "Ниве", привозя все новых людей.
Молодые и старые, одинаково черно-загорелые, с заросшими лицами, осторожно отвечали они на все вопросы, подолгу задумывались.
"Не видел", "не знаю", "не встречал"...
Я выбрал в собеседники старого Бахтияра-Сафарали-оглы Багирова, крепкого еще, высокого мужчину с маленькими острыми глазками, шесть раз привлекавшегося к уголовной ответственности за браконьерство.
Бахтияр-Сафарали-оглы оказался словоохотливым несуетливым стариканом, откровенным во всем, что не касалось сегодняшнего дня браконьерского Берега.
- У нас испокон веков ловили рыбу... - попивая заваренный Гезель чай, витийствовал он. - И всем всегда ее хватало. Человек должен употреблять в пишу все, что создал Аллах на земле...
- Государство запретило браконьерский промысел, приняло специальные законы...
- Мы тут все рыбаки. Какое же это преступление - ловить рыбу? Это ведь не убить, не ограбить! Своим трудом!.. Постепенно от защиты старик перешел к обвинениям:
- Ты возьми сажевый комбинат! Вот от кого рыбы не стало... И все знают, а молчат! Почему?
- Почему? - повторил я, как эхо.
- Потому что начальство сразу даст укорот! Хоть и прокурору!..
В коридоре закричали хрипло:
- Выходи! Серегу Пухова везут...
Все высыпали на балкон, на соседних появились жильцы: все словно ждали этого хриплого выкрика. Внизу хлопнула дверца - это под личным руководстврм Агаева в "газон" сели милиционеры с карабинами - на могиле убитого должны были прозвучать скорбные залпы.
А за забором протяжно запела труба. Процессия шла от здания рыбинспекции и приближалась к центру, здесь гроб должны были поставить в автобус. К первой трубе присоединилась вторая. Известная с детства щемящая мелодия затопила двор, улицу. Я увидел, как Гезель, зажав уши, с паническим страхом бросилась назад в комнату, закрыла окно.
Старый Бахтияр-Сафарали-оглы достал носовой платок, протер глаза, нос, потом трубно высморкался, взглянул на меня.
- Тебе надо на Осушной сходить, - сказал он негромко.
- На Осущной? - У меня было странное положение человека, который настолько плохо разбирается в местных обстоятельствах, что поневоле вынужден играть сомнительную роль болвана в польском преферансе. Я должен был поворачивать голову к очередному моему собеседнику, пытаясь уловить нить рассуждений. - Что такое Осушной?
- Да у нас тут есть островок. Там живет Керим. Больной проказой. К нему Мазут часто наезжал раньше. Может, и сейчас там обитает...
- Вы считаете, что Мазут...
- Я тебе ничего не говорил, и больше меня не вызывай. Мне еще правнуков воспитать надо. - Он поднялся, пошел к дверям.
На пороге Бахтияр-Сафарали-оглы неожиданно белозубо усмехнулся:
- Когда человек на моем месте начинает много разговаривать со следователем, то язык у него становится длинным и извилистым, как Военно-Грузинская дорога...
У меня понемногу появилось тревожное ощущение того, что о чем-то подобном я уже слышал. Ощущение Сицилии.