Сержант Тасеев, скинув гимнастерку, ушел на разведку. Сержант Петраковский, командир отделения связи, склонился над разобранной радиостанцией и проклинал немецкую пулю.
— Сам виноват, что в запасе у тебя ничего нет, — сказал сержант Хвастанцев. — Нечего пулю винить, на то она и немецкая.
В успех Петраковского никто не верил — все ждали разведчика Тасеева. «Что он скажет? Что принесет?» Время шло, а разведчик не возвращался.
Над лугом шумным ветром пролетела стая молодых скворцов. Порезвясь в воздухе, она опустилась на стожок, обсыпала молодой тополь. Скворцы шумели неумело. Потом неожиданно смолкли.
Агренков, боясь спугнуть птиц, прикрыл глаза. Повеселели солдаты, в них появилось что-то ребяческое. Простым, чистым повеяло на них. Птицы вели себя настороженно, и казалось, вот-вот улетят.
Хвастанцев осторожно схватил комелек тополя.
— Сейчас турну, не выдерживает сердце голубятника, — прошептал Хвастанцев, но Агренков поднял палец и погрозил сержанту. А наводчик Бабичев восторгался:
— Вот это маскировка. Даже птицы не заметили.
Птицы принесли людям и забытье, и воспоминание о родных местах, и ощущение близости дома, хотя у каждого он был далеко.
«У всех ли у нас есть дом, — думал Агренков. — Птицы милые, послать бы вас в родной край с приветом».
Хвастанцев резко тряхнул тополек — и птицы взмыли в небо.
— Ух ты. Пошли, пошли…
Скворцы долго кружились над лугом, но больше не решались опуститься. Вот они высоко-высоко поднялись над землей и серым облачком потянули к селу, за околицей которого стояли ветряные мельницы.
Батарейцы переползли к комбату и, прислонясь к стожку, молчаливо расселись.
— Смотрел я на птиц, товарищ комбат, и вспомнил старую солдатскую песню, — заговорил Хвастанцев. — Разрешите спеть? — И он негромко затянул:
Бабичев и Петраковский подхватили песню сурово и печально:
И дружно, лишая песню грусти, тихо запели все:
— Сильная песня, глубокая, — передохнув, сказал Хвастанцев.
Артиллеристы пели вполголоса, вслушиваясь в смысл песни, стараясь представить неизвестные августовские леса, неизвестных русских солдат, решивших умереть, но не сдаться врагу. Пели и заглядывали друг другу в глаза, словно спрашивая: «Как, товарищ, ты чувствуешь себя?»
Но батарейцы не ждали помощи. И в песне было правильным одно: суровая правда, какую высказали люди, готовясь к последнему бою.
…Сержант Тасеев, скрываясь в подсолнечнике, пробирался вдоль дороги. Он часто останавливался, раздвигая лопушистые листья, и, вглядываясь вдаль, ко всему прислушивался. Ему то и дело попадались круговины земли, опаленной разрывами мин, перебитые стебли подсолнечников, не успевшие завянуть. Кругом были видны следы боя. Пытаясь понять, когда это было, Тасеев поднял с пашни оторванный лепесток подсолнечника, понюхал. «Бой был недавно, но когда?»
Тасеев вышел к дороге. Впереди — тихое поле, а за ним, под горою — село. Там-то должны знать, что и как. Тасеев хотел было снова скрыться в подсолнухи и оттуда продолжать разведку. Но вдруг он почувствовал какую-то неловкость, что-то задерживало его у дороги. Он тревожно стал озираться. И вот тебе: шагах в десяти лежал боец и медленно тянулся рукой к автомату. Приглядевшись к сержанту, он убрал руку под окровавленную голову.