Офицер стоял в толпе шумевших военных и аплодировал.
Растолкав стоявших, бормоча ругательства, выбрался Архипов из толпы и пошел к селу, за расползающимися кучками народа. Отовсюду говорили.
— Зря это, — утверждал один, — не развинчивал он рельсов, зря загубили.
— Да ведь сознался?
— В чорте сознаешься, как до смерти запорят…
Какая-то женщина, сотрясаясь от рыданий, поминутно оступаясь в снегу, набрела на штабель шпал, упала и осталась лежать…
Архипов шел разыскивать явку, квартиру некоего Плиса.
В кабинете председателя уездной земской управы сидел за столом Решетилов и, сняв шапку и расстегнув пальто, наклонился над бумагой. На бланке уполномоченного министерства снабжения твердо и крупно рука выводила условия поставки саней и цены.
Это — уполномоченный делал письменное предложение земской управе.
Дверь приоткрылась, знакомый военный заглянул в кабинет. Бритые губы его сейчас же сложились в улыбку, он открыл дверь и четко откозырял.
— Поручик! Очень рад.
— Я не помешаю? — осведомился Шуман.
— Нисколько. Я, видите, сам забрался в чужой кабинет…
— А председателя нет?
— Нет, присаживайтесь. Я тоже его жду.
Шуман вошел, секунду поколебался, потом решительно захлопнул дверь, и сел против Решетилова.
Вынул портсигар, достал папиросу, выждал, когда Решетилов промокнул написанное прессом, и негромко спросил:
— Вы знаете новости?
И так было много значительности в немногих словах, что Решетилов даже положил перо.
— Отряд хорунжего Орешкина перешел к красным. Офицеры перебиты. Красные, по слухам, двигаются к городу.
Как ни был насторожен и готов ко всему Решетилов, а не сумел удержать радостного блеска в глазах и почувствовал, что Шуман заметил это. И с этого мгновенья, с холодного, замкнутого лица начальника милиции точно сползла невидимая каменная маска и лицо стало более живым и человеческим.
— Я ожидал такого конца, — продолжал Шуман, — не удивляюсь ему и не впадаю в панику. Там, в военном городке, только что получили известие и, должно быть, у них все вверх дном…