— Бог мой, Дерек. Это… это ужасно.
— Да, это совсем не прикольно.
Я провожу пальцем по его искривлённым суставам:
— Он всё ещё беспокоит тебя?
Дерек пожимает плечами:
— Да, время от времени. Обычная реакция сломанной кости. Болит, когда идёт дождь и тому подобное.
Я не должна была смотреть на его руку, не должна была трогать его. Теперь, когда я смотрю, я замечаю другие шрамы. Блестящие рубцы от ожогов, гладкие на ощупь, в отличие от шершавой кожи его сильных обветренных рук. Некоторые круглые, другие продолговатые и несколько деформированных. Что-то подсказывает мне, что эти ожоги не случайны. Я встречаюсь с ним взглядом, вижу, как он наблюдает за моими прикосновениями к его шрамам. Я убираю свою руку, возвращая всё внимание к дороге.
— Эти шрамы не случайные, да? — не могу удержаться от вопроса.
— Да, — после этого он замыкается, и я не собираюсь продолжать свои расспросы. Несколько минут проходит в молчании, а затем он произносит. — Знаешь, ты проделала невероятную работу, сохраняя эту чёртову огроменную ферму в одиночку.
Я пытаюсь несмело улыбнуться:
— Спасибо. Это было тяжело – не стану отрицать, — так хорошо произнести это вслух.
— Бьюсь об заклад, так оно и есть. Ферма очень большая. Много работы.
— Да.
— Думаю, немногие справились бы с таким. Прикидываю, как ты смогла, — я не уверена, будет ли он ещё когда-нибудь говорить о моей ферме.
— У меня не было большого выбора. Ну, знаешь – сдаться или продолжать движение? Только такие варианты. А когда родился Томми, работа на ферме превратилась в рутину, из которой я не могу выбраться. Ты просто… поднимаешься и делаешь то, что должен. Не думая о следующем дне или огромном списке того, что ещё предстоит сделать. Для этого, работая на ферме, нет времени.
Дерек вытягивает руку в окно:
— Война, в некотором роде, то же самое. Делай, что должен. Я не думаю об этом слишком много, и пытаюсь не думать о том, что сделал, или что об этом спрашивает какой-нибудь хрен. Ты просто… делаешь свою работу. Патрулируешь. Смотришь в оба, видишь, как вернулся твой приятель. Подчиняешься приказам и держишь голову опущенной. Пытаешься веселиться, когда получаешь несколько часов свободы.
Он откидывает голову на подголовник сиденья, уставившись в пространство, на деревья, выстроившиеся вдоль дороги:
— Забавно, долгое время я не думал о жизни как морской пехотинец. Я не чувствую себя солдатом. Для человека… который так долго им был. Это была моя личность: капрал Дерек Уэст, морской пехотинец Соединенных Штатов. Сейчас? Я больше не знаю … кто я, что я.
— Они собираются попытаться заставить тебя возвратиться? Я имею в виду, ты освобождён от обязательств?
— Я не знаю, как оно официально. Я знаю, что не вернусь. К чёрту это всё. К чёрту армию. К чёрту Афганистан. К чёрту войну. Они должны будут волочь меня обратно в наручниках. И я не пережил бы и первой операции, стычки или вылазки. Я раздражительный. Нервный. Я в ужасной форме, — он качает головой. — Нет. Я не вернусь.
— Я не виню тебя, — повисает долгая пауза. — Я никогда не хотела быть фермером. Я выросла на лошадином ранчо в Оклахоме. Глушь, как и здесь. Я её ненавидела. Мечтала перебраться в большой город. Финикс или Остин. Даже Нью-Йорк. Я хотела быть поваром, — я не поняла, с чего вдруг меня прорвало. Я никому не рассказывала об этом.