Если бы могильщик вмешался, я бы разбил графин о его голову!
Наконец, через день после своей поездки в Париж он отлучился по службе, и мы смогли опять отдаться друг другу. Едва тщедушный силуэт Кастэна, как никогда забавный в своей униформе, завернул за угол улицы, я запер лавчонку и заявился в спальню к Жермене. Мы не обменялись ни единым словом, дрожа от нетерпения. Это были самые торопливые и самые жаркие из наших объятий...
Затем я вернулся в магазин и стал ждать ее. Она пришла, непреодолимо влекомая той тягой, которую мы испытывали друг к другу.
– Жермена, когда мы уедем?
Она вздрогнула.
– Уедем?
– Ты считаешь, что мы все время будем любить друг друга втихомолку, за его спиной?
– Я не хочу уезжать, Блэз.
Я яростно стукнул кулаком по столу.
– Черт побери, вот оно, женское непостоянство! Два дня назад я должен был чуть не силой удерживать тебя, чтобы ты не уехала, а сейчас ты отказываешься!
– Потому что два дня назад я уезжала одна...
– А ну-ка, объясни мне, я не понимаю этих тонкостей!
– Я тоже не очень их понимаю, но они есть, эти тонкости, я это чувствую. В тот день я уезжала к своим воспоминаниям, к прошлому. А если я уеду сейчас, то буду выглядеть как шлюха, сбежавшая с работником своего мужа.
– Тебя беспокоит мнение людей?
– Нет, мое собственное.
Я чувствовал ее непоколебимость и не настаивал, но глубокая печаль стерла во мне все радости жизни...
С тех пор как он почувствовал возможность прожить сто лет, Кастэн стал слишком самоуверенным и начал забывать о своих добрых намерениях. Однажды утром я заметил, что у Жермены пылает щека. Я догадался, что ее муженек отвесил ей пощечину. Взгляд женщины горел ненавистью.
Кастэн смущенно насвистывал. Я подумал, что он боится меня, опасаясь, как бы я опять не вмешался и не задал ему новую взбучку. Потому-то он и велел мне быстро идти к новому клиенту.
Я сжал зубы и повиновался, стараясь избежать скандала. Я не мог рисковать и потерять Жермену: это могло кончиться тем, что он бы меня выгнал, а она отказалась бы уйти со мной.
Я сгреб портфель с каталогами и отправился по указанному адресу. Покойник, к которому я направился, был богатым торговцем. Он умер после короткой болезни, как раз перед тем как развестись, чтобы начать "новую жизнь".
Его вдова, бабенка лет сорока, экстравагантно одетая, была иностранкой, кажется, румынкой, и говорила с акцентом, из-за которого перед нею закрылось немало дверей в городе.
Она приняла меня в вычурном черном платье с оборками, уместном, скорее, для вечера в "Максиме", чем для траура. В энергичных выражениях она пояснила, что Господь покарал ее ветреного муженька, что существует высшая справедливость, в которую она всегда свято верила, и заявила, что я должен сотворить почившему "оригинальные" похороны, именно так она и выразилась.
Вдовушка колебалась между совсем простым гробом, который понесут на своих плечах мужчины, и огромным катафалком на пушечном лафете. Использовав всю свою дипломатию, я наставил ее на путь разума и навязал ей помпезную службу с органом, хоровой мессой и катафалком, освещенным свечами.
Мадам Креман, так звали мою клиентку, настояла, чтобы тело положили в гроб как можно быстрее и увезли в церковь. Она считала, что от этого в доме беспорядок.
Я наобещал ей все, что она пожелала, и ушел, удовлетворенный выгодной сделкой.
На следующее утро Кастэн попросил меня помочь уложить в гроб тело торговца, так как его служащий, специализирующийся на этом, был занят.
Мы отправились в дом умершего в фургоне, загруженном шикарным гробом. Там нас поджидал комиссар полиции. Наше появление вырвало его из лап вцепившейся в него экстравагантной дамочки. Мы попросили у нее разрешения приступить к работе и скрылись в комнате.
Поставив гроб на пол, мы подошли к ложу. Кастэн чертыхнулся и отвел меня в сторону.
– Вы сделали глупость, дорогой мой Деланж.
– Глупость?
– Да.