Красивый стол, комод в стиле Людовика XIV, несколько стульев и туалетный столик со сложенными на нем фотоматериалами. Стены были увешаны фотографиями. Свет в комнату проникал только через застекленную дверь. Здесь было сумрачно, и это особенно подходило фотографу.
Тюилье разглядывал меня, уперев руки в бока. Глаза у него были с красными прожилками.
– Сотрудник Ашилла Кастэна, иначе говоря – помощник могильщика... И вместо того, чтобы закапывать жмуриков, вы шпионите за мной?
Я удержался от желания врезать по его милой мордашке.
– Если и шпионю, то по просьбе мадам Кастэн...
Я вытащил конверт, который передала мне Жермена, и бросил на стол.
– Ее муженек помешал ей приехать сегодня к вам заняться любовью. Я надеюсь, вы извините ее.
В глазах парня я прочитал глубокую тоску. Должно быть, он ждал ее, поэтому и встретил меня так резко. Морис заикнулся:
– А? Как это?
– Я же говорю вам, вчера в их доме была баталия по поводу Пон-де-Лэра. Кастэн не хочет, чтобы его жена сюда ездила, может быть, ему кто-то нашептал... У нее не было другого способа, чтобы вас предупредить, усекаете?
Тюилье уставился на конверт:
– А это что такое?
Он знал, это было видно по его взгляду, но хотел удостовериться, знаю ли я.
Этот тип мне не нравился. Может быть, он и был болен, во всяком случае, я убедился, что с ним что-то не так... Жермена, как влюбленная женщина, хотела видеть в нем только самое лучшее, что ждут от мужчины, пусть даже на самом деле он был полным ничтожеством.
– Это, – игриво обронил я, – ваше содержание на неделю.
Он вздернулся, рассчитывая напугать меня. Но я был наготове. Если он сделает хоть какой-нибудь враждебный жест, я первый врежу ему по башке!
– Я говорю, это вам на пропитание. Ну, вроде поминального пирожка. Налог, взятый вашей мадам с покойничков Кастэна.
Он взял конверт, открыл его и вытащил четыре тысячи франков. Гримаса отвращения изогнула его подвижную верхнюю губу.
– Не густо, а? Вам бы лучше обслуживать какую-нибудь богатую вдовушку на Лазурном берегу... Жермена старается, как может, но с ее жадиной-могильщиком далеко не уедешь.
– Убирайтесь! – заорал Тюилье.
– С удовольствием!
Я уже вышел на лестницу, когда он меня окликнул:
– Эй!
Я повернулся.
– Вы мне или вашей собаке?
– Послушайте-ка...
Я заколебался, но все же вернулся в комнату. Там плавал неприятный запах гипосульфита. Вначале я не уловил его.
– Что?
– Вы давно работаете у Кастэна? Она мне ничего о вас не рассказывала.
– Со вчерашнего дня.
Он решил, что я смеюсь.
– Со вчерашнего?
– Да. Вас поражает, что Жермена уже доверяет мне свои альковные тайны? Моя физиономия внушает доверие женщинам, но я этим не злоупотребляю.
– Ваши шпильки меня не колют.
– Я в этом не сомневаюсь. У парней вашего пошиба толстая шкура.
– Вы закончите, наконец? Разве я вас оскорбляю?
– Доверенных лиц своих любовниц не оскорбляют.
Тюилье побледнел от гнева.
– Мне плевать на то, что вы обо мне думаете, я на вас...
И тогда я сделал пару шагов вперед и влепил ему оплеуху. Он поднял руку к левой щеке, вмиг покрасневшей. После этого нам уже больше нечего было сказать друг другу. Я ушел. Но, когда я проходил по вестибюлю, то услышал ужасный шум из его комнаты. Появилась та дама, что открывала мне дверь. Она прислушалась.
– У него опять припадок, – вздохнула она, – они у него все чаще и чаще. Я советовала ему сходить к врачу, но он сказал, что я лгунья, и послал меня подальше. Ну а потом он ничего не помнит...
Женщина ушла к себе, пожав плечами.
Я же, прыгая через ступеньки, взлетел по лестнице и застыл в дверях. По правде говоря, зрелище было малоприятным.
Морис изогнулся на полу, дергаясь, как одержимый. Его глаза закатились. На губах появилась пена. Он царапал пол скрюченными пальцами, не издавая ни звука.