— Я тебе, дед, должен что-то сказать.
— Ну, говори!
И они оба приостановились.
— Сядем, — сказал Лева, указывая на скамеечку, стоявшую на берегу реки.
Лицо Льва Сергеевича приняло озабоченное выражение. Что-то важное почувствовалось ему в тоне ребенка. Он сел на скамейку, а Лева, встав перед ним, сбиваясь и путаясь, рассказал все вчерашнее происшествие.
Генерал слушал его, зорко глядя в глаза мальчику. Потом у старика почему-то задрожала нижняя губа и затряслась рука, лежавшая на плече внука.
— Дед! Скажи мне, как я поступил: хорошо или худо? — спросил Лева, окончив свой рассказ.
Дед сразу ничего не ответил. Он обнял внука, горячо поцеловал его и крепко прижал к груди, и только после этого уже твердо и уверенно сказал:
— Хорошо!
— Почему же хорошо, дед? Ведь, подумай только!.. — начал было мальчик, но старик прервал его:
— Не знаю, почему хорошо, но хорошо!
Затем, встав со скамейки, зашагал дальше. Лева шел с ним рядом.
Они отошли уже довольно далеко, когда генерал вдруг, совершенно неожиданно, весело расхохотался.
— Ты что это? — спросил Лева, не без удивления посматривая на деда.
— Да вот, брат! Всегда это так: практика расходится с теорией. Что по теории — хорошо; на практике очень часто никуда не годится. И наоборот. Так-то, брат!
— Отчего же это, дед?
— Оттого, что теория есть создание ума, а практика сплошь да рядом результат порывов сердца.
— А как нужно? — спросил мальчик.
— Как нужно-то? Да как тебе сказать? И ум — хорошо, и без сердца жить невозможно… А впрочем, слушайся больше сердца. Оно — умнее.
— Умнее ума?
— Вот именно, мой голубчик!
В тот же день, после обеда, на веранде, между стариком генералом Буртасовым, его сыном Александром Львовичем и невесткой Лидией Николаевной завязался опять вчерашний разговор.