Сочетание имен Sclavus, Nara в эпитафии действительно совпадает с летописным. Сам метод идентификации летописцем места славян среди «дунайских» народов указывает, что летописцу мог быть известен источник, содержащий подобный список. Несколько выше отождествления словен с нориками летописец находит место для словен в перечне балканских стран и языков в части Афета, заимствованном из Хроники Георгия Амартола: «Япиронья (Эпир), Илюрик, Словене, Лухития, Анъдриокия» (ПВЛ. С. 7) и т. д.
Проблема в том, что заставило летописца дважды (подряд!) отождествлять или сопоставлять славян с разными реалиями. Географического противоречия в этом отождествлении нет: римская провинция Норик в Альпах входила в префектуру Иллирик (летописный Илюрик), как и провинция Паннония и др. Иллирийцами принято называть древнее индоевропейское население северо-запада Балканского полуострова и Адриатики (включая венетов — см. далее), которое подверглось воздействию кельтов, а затем, после римских завоеваний, было романизировано.
Что же касается различия в названиях, то среди балканских стран словене поименованы под своим именем, а среди 72 библейских языков — именем нарцы. Это различие существенно для ПВЛ и библейской традиции, которой следует летописец. Уже в библейской Таблице народов потомки Ноя упомянуты дважды: один раз — в генеалогическом смысле, другой — в «историко-географическом», по месту расселения (ср.: Петрухин, Раевский 2004. С. 251 и сл.). Переход к географическому «геристру» диктовался здесь образцом Хроники Амартола: ведь там речь шла не о народах, а об областях. Этноним «словене» в перечне потомков Иафета в летописи — очевидная вставка в перечень топонимов балканских областей — вслед за Аркадией, Эпиром и Иллириком: «Аркадъ, Япипронья, Илюрик, Словене, Лухития» (ПВЛ. С. 7).
Впрочем, генеалогические списки потомков Ноя и списки 72 народов, расселившихся после столпотворения, различались и в ранних хрониках, которые могли быть использованы «Сказанием о преложении книг на словенский язык». Так, в «Пасхальной хронике» анонимного автора VII в. норики упомянуты в списке 72 народов между жителями Паннонии и Далмации («Пасхальная хроника»: 111; ср. Шахматов 1940. С. 75; Ведюшкина 2003. С. 300–301). В «хронике» они не отождествлены со славянами — традиционная историография не помещала «пришельцев», только появившихся в Альпах, в устоявшиеся историографические схемы.
Противоположным был подход представителей кирилло-мефодиевской и летописной традиции: им необходимо было найти место славян среди народов мира, которым должно быть доступно Божье слово. Параллельно с летописцем этими поисками занимались древнерусские составители комментария к Ветхому Завету — Толковой Палеи. В Палее комментарий получили не только словене, но и другие народы, неведомые Библии. В «Афетове роду» помещались, в частности, под номером 1 «галати, иже суть варязи, 2 руми (ромеи-византийцы. — В. П.), иже суть грекы, 3 армени, 4 норици, иже суть словене» и т. д. В этом перечне нет географической последовательности — смысл списка в другом: четыре народа из списка — греки, «латина», армени, словене — имеют «грамоту» (письменность) (Водолазкин 2006. С. 899).
О варягах, упомянутых в Палее и получивших известность лишь в XI в., еще пойдет речь специально — сейчас вернемся к списку народов в упомянутой эпитафии Мартина: славянам и нарцам там предшествует упоминание ругов (Rugi), германского народа, пришедшего в Норик с Балтики (VI в.) (Томпсон 2003. С. 112–116; ср. Житие св. Северина: 61–64). Имя ругов в соответствии со средневековой традицией (по созвучию) в средние века было перенесено на Русь (рецидивы этой традиции привели к гипотезе об изначальной «дунайской руси» в историографии XIX–XX вв.). Славяне действительно заняли северные области Норика (между Альпами и Дунаем) к VI в. (Slawen in Deutschland. S.: 44–46). Возможно, там они столкнулись не только с германцами ругами, но и с местным романизированным кельтоиллирийским населением, которое именовалось нориками (Страбон, VII, I, 5; IV, VI, 9); равно как и с вольками-текстосагами, романизированными кельтами, занявшими в Германии Геркинский лес, который простирался от истоков Дуная до Дакии (Карпат — ср. Цезарь VI, 24–25). Существенно, что кельтский этноним Volcae (вольки) послужил основой для праславянского наименования соседних романизированных народов — волохов, влахов (см. далее).
Среднеевропейский регион был той контактной зоной, которая породила много этнонимических традиций. Еще Иордан отождествил готов с гетами — германцы-готы действительно заняли на Нижнем Дунае земли этих иллирийских племен, описанных еще Геродотом. Эта этимологическая традиция распространяется в европейской хронографии XI в., причем традиционные имена как раз «дунайских» народов используются для обозначения «новых» северных народов: датчанам (данам) приписывается имя иллирийцев-даков, норвежцам (Norwagenses) — имя нориков (Гене 2002. С. 203). Дунай — граница империи — оказывался «архетипическим» регионом не только для славян, но и для народов Балтики. Эти естественные рубежи играли важную роль в становлении самосознания народов Европы.
Со времени становления славистики (П. Шафарик) проблема этногенеза славян решалась на основе «прямолинейного» понимания одной фразы Иордана (VI в.): «от истока реки Вистулы на огромных пространствах обитает многочисленное племя венетов. Хотя теперь их названия меняются в зависимости от различных родов и мест обитания, преимущественно они все же называются славянами (склавенами) и антами» (Свод, т. 1. С. 107). Эта информация напрямую возводится к данным античных авторов (Плиния, Тацита, Птолемея) о венетах/венедах, населявших в I–II вв. Повисленье вплоть до Венедского залива (Птолемей: Свод, т. 1. С. 51) Сарматского океана, то есть Вислинского (?) залива Балтийского моря. Эти венеты и считаются предками антов и склавинов — славян, хотя ни с точки зрения исторической географии, ни с позиций исторической ономастики венеты античных авторов не могут однозначно претендовать на роль праславян.
Праславяне не могли обитать на море, так как в праславянском слово mor’e относилось скорее к пресноводным стоячим водоемам, болотистым местам (ср. ЭССЯ. Вып. 19. С. 227–230). Ср. характерное утверждение Иордана о том, что «болота и леса заменяют им (славянам) города» (Свод, т. 1. С. 107–109; Королюк 1985. С. 109–114), и распространенное мнение о том, что болотистый бассейн Припяти был ядром славянской прародины.
Еще больше проблем возникает с историей этнонима венеты/венеды, ибо славяне так себя не называли (ср. Свод, т. 1. С. 34; Трубачев 2002. С. 98). Это был этникон (условное наименование), характерный для античной историографии. Первоначально он обозначал (со времен Гомера) народ, переселившийся из Трои (!) на побережье Адриатики (см. обзор источников: Колосовская 1997). Имя этого «бродячего» народa было перенесено на другие «северные» этносы Европы и воспринято германоязычными народами, называющими славян Winden, Wenden и т. п. Может быть, от них был позаимствован прибалтийскими финнами (финск. venaje, эст. vene — «русский») и венграми (ср.: Попов 1973. С. 20–24; Хабургаев 1979. С. 97).
Вопрос в том, когда в разные финно-угорские языки попало это заимствование: во времена Тацита и Птолемея (эпоху прибалтийско-финской общности), которые помещали венетов рядом с фенами/финнами (саами?) в Прибалтике, или значительно позднее, после обретения венграми родины в Паннонии и во время немецкого натиска на Восток. Ср. «венетскую» топонимику и «вендов» Юго-Восточной Прибалтики в «Хронике» Генриха Латвийского (XIII в.) и т. п. (ср.: Седов 2002. С. 9–13; Свод, т. 1. С. 132).
Почему этникон венеты, не будучи самоназванием славян, надолго закрепился в ономастике Юго-Восточной Прибалтики и славянской «экзонимии»? Помимо общих соображений в области исторической ономастики (ср. употребление этнонимов скифы, сарматы и т. п. применительно к обитателям северных регионов античной ойкумены вне зависимости от их этноса), в историографии в последние годы активно обсуждается конкретная приуроченность этих этнонимов в позднеантичный период к началу и концу Янтарного пути. Он соединял в античности Венетию Адриатики с Прибалтикой (с Вентспилсом и р. Вента) и интенсивно использовался в первые века н. э. (ср.: Щукин 1998). При этом мифическая «янтарная» река Эридан, отождествленная ранними античными авторами с венетской рекой По, нашла прибалтийский аналог в реке Рудон (Радуния), что позволило перенести имя венетов в бассейн Вислы (ср.: Свод, т. 1. С. 34–35, 57).
Эти позднейшие книжные конструкции делают затруднительными поиски реальных центрально-европейских древностей венетов, что позволило бы объединить венетскую топонимику Адриатики и Прибалтики уже в доантичную эпоху. Ср. попытку увязать древнюю венетскую (иллирийскую?) языковую общность с лужицкой культурой позднего бронзового века (ср.: Хенсель 1988; Трубачев 2002. С. 26). Характерно, что Страбон отмечал в своей «Географии» (VII, 2, 4): «страны за Альбием (к востоку от Эльбы. — В. П.) у океана совершенно нам неведомы. Мы не знаем никого, кто бы ранее совершил плавание вдоль этих берегов к восточным странам, простирающимся до устья Каспийского моря; также и римляне еще не заходили по ту сторону Альбия; равным образом и сухим путем никто туда не путешествовал».
Более реалистична гипотеза, основанная на определенно датируемых археологических свидетельствах контактов между Римом и Юго-Восточной Прибалтикой. Выходцы из дунайских имперских провинций (Паннония, Норик, Реция) занесли на Балтику венетскую ономастику, приписав сам традиционный этникон балтийским торговцам янтарем (Щукин 1998; ср. Curta 2009), или, скорее, сами прибалтийские торговцы восприняли этот этникон на римском лимесе. Тогда этот этникон мог стать известным не только германцам, но и финнам Прибалтики.
М. Б. Щукин сравнил историю подобного рода «блуждающих» этниконов с распространением таких названий, какрусь, также связанным с трансконтинентальным водным путем «из варяг в греки» (ср. также рус. диал. варяг — розничный торговец и т. п.: Даль, т. 1. С. 166). Имя венеты в таком случае могло характеризовать не собственно этнос, а определенный образ жизни, который и описал Тацит: «венеты… обходят разбойничьими шайками все леса и горы между певкинами и фенами», подобно кочевникам сарматам, но по культуре ближе германцам, так как строят постоянные жилища и сражаются в пешем строю (Свод, т. 1. С. 39). Та же ситуация характеризует венетов Галлии эпохи галльских войн Цезаря: племена океанского побережья — морины, белги, ремы, нервии, венеты — не относились к народам между кельтами и германцами (ср.: Hachmann, Kossack, Kuhn 1962; Колосовская 1997: 110).
Вероятно, эта подвижность позволяла позднейшим авторам, в том числе составителю Певтингеровой карты (Свод, т. 1. С. 70–71), соотносить венедов с сарматами (венеды-сарматы) и дублировать сам этникон, помещая собственно венедов к востоку от венедов-сарматов на Нижнем Дунае. Та же античная традиция позволяет и археологам, опираясь на находки римских импортов, выделять конкретные «венедские» культурные ареалы (ср.: Щукин 1998; ср. Козак 2008 и др.) при общей и вполне естественной невыявленности тех памятников, которые определенно можно было бы соотносить с венедами/венетами — праславянами первой половины I тыс. н. э. «Блуждающий» этникон соответствовал самой этнокультурной ситуации эпохи переселения народов, передвижений не только культур (и этносов) в целом, но и отдельных культурных элементов, в том числе провинциально-римских импортов в лесную балто-славянскую зону (ср. Седов 2002. С. 97 и сл., 350–351; Щукин 2005). Этот переселенческий пафос оставался актуальным и для Иордана — недаром его упоминание славян начинается с характерной цитаты из библейской Таблицы народов (ср. эпиграф к главе): «теперь их названия меняются в зависимости от различных родов и мест обитания» (об этом пассаже еще пойдет речь в связи с текстологией «Повести временных лет»).
После выхода в свет «Свода древнейших письменных известий о славянах» (Свод, т. 1–2) последовательный сравнительно-исторический анализ этих известий, продемонстрировавший, в частности, то обстоятельство, что сведения Иордана о собственно венетах восходят к античным источникам и практически не содержат дополнительной информации, привел к еще большим ограничениям в области гипотез о славянском этногенезе. Тацит отличал венетов, певкинов и феннов от германцев и сарматов. Вслед за ним Иордан отнес к венетам те народы, которые населяли пространства между собственно Скифией и германцами, обозначив традиционным книжным этниконом новый современный ему этнос — славян (и антов) так же, как он именовал и собственно готов более архаичным иллирийским этнонимом — геты. В VII в. франкская «Хроника Фредегара», повествующая о конфликте франков со славянским «государством Само» на Дунае, говорит о славянах (Sclavi), именуемых винидами (Winidi: Свод, т. 2. С. 368–369): общим наименованием славян оказывается уже греко-латинский этникон склавы/склавины.
Выход именно славян, прозвавшихся «своим именем», а не оставшихся на периферии Европы венетов, на исторический рубеж — дунайскую границу Византии — в VI в. продемонстрировал сложение праславянской этноязыковой общности.
Начальная русская летопись — «Повесть временных лет», созданная в Киеве на рубеже XI и XII вв., опиралась на замечательный источник эпохи славянского (праславянского) единства — «Сказание о преложении книг на словенский язык». Оно было составлено учениками Кирилла и Мефодия, и положено в основу общеславянской истории в космографическом введении к русской летописи. Там славяне именовались древним общим (праславянским) самоназванием словене, которое они сохранили на протяжении всей своей истории, расселившись от Дуная, где основу этого имени сохранили словенцы и словаки, до Новгорода, где обитали ильменские словене.
Составитель летописи — монах Киево-Печерского монастыря, задавая главный для него вопрос о том, «откуда есть пошла Русская земля», не мог ограничиваться констатацией сложения конкретного этноса — «племенного» происхождения населения своей земли, конкретного локуса — центра (города — родного для летописца Киева) или региона (племени полян, живущих в Киевской земле), откуда этнос мог происходить. Так начинали историю своего народа польский и чешский латиноязычные хронисты: Козьма Пражский возводил Чехию и чехов к «культурному герою» по имени Чех; Галл Аноним начинал польскую историю с рассказа о первых князьях Гнезно — древней польской столицы.
Русскому летописцу начало истории было «задано» как общеславянское: Кирилл и Мефодий создавали язык для всех славян, а не только для мора-ван на Дунае — русский летописец осознавал это, ибо и сам пользовался письменным «словенским» языком и переведенными на этот язык книгами. Это были не только библейские книги, но и греческая «Хроника» Георгия Амартола. Однако ни в Библии (в «Таблице народов» мира), ни в греческой хронике, в том числе в космографическом введении, использованном летописцем, славяне не упоминались. История, свидетелем которой был сам летописец, обязывала его искать истоки славянства в древности: ведь славяне были таким же народом (по-древнерусски — «языком»), как греки или евреи, им также было известно Священное писание, переведенное Кириллом и Мефодием. Значит, они, как и другие народы, должны были получить свой язык после вавилонского столпотворения, и к ним, как и ко всем 72 народам мира, упоминаемым Библией, должен был прийти свой апостол. Об апостолах славян свидетельствовало уже «Сказание о преложении книг на словенский язык»: то были апостол язычников Павел и его ученик Андроник. Павел проповедовал в Македонии (родом из столицы Македонии Солуни — Фессалоник были Кирилл и Мефодий). Андроник стал епископом в Паннонии — римской провинции, которую колонизовали в начале своей истории славяне, а на рубеже IX и X вв. захватили венгры (летописные угры, см. в главе VI).
Опираясь на свои источники, летописец без труда мог найти место для начального периода истории славян на Дунае. Он обнаруживает это место для древних словен в перечне балканских стран и языков, заимствованном из Хроники Георгия Амартола: «Япиронья (Эпир), Илюрик, Словене, Лухития (Лихнид, впоследствии Охрид в Македонии, один из древних центров славянской книжности), Анъдриокия (область на побережье Адриатического моря)» (ПВЛ. С. 7) и т. д. Иллирия, или Иллирик, — историческая область на Балканах и Дунае (частью Иллирии была Паннония), куда действительно доходил Павел. Таким образом, данные славянского «Сказания» и греческой «Хроники» были согласованы и было определено географическое положение древних славян в мире цивилизации. Выше говорилось, что через несколько пассажей в том же космографическом введении летописец пересказывает библейский миф о вавилонской башне и разделении языков, утверждая, что «от сихъ же 70 и 2 языку бысть язык словенеск, от племени Афетова (Иафетова), нарци, еже суть словене» (ПВЛ. С. 8). Традиционно предполагали, что имя «нарци» относится к жителям римской провинции Норик, располагавшейся выше Паннонии (и Иллирии) на Дунае.