Спускались сумерки, колеса отстукивали свою бесконечную песню, под которую так легко думается и так легко засыпаешь. Поезд шел, шел все вперед сквозь ночь, .везя нас навстречу нашей неизвестной судьбе. Ведь на границе, где предстояло нам работать, было неспокойно. Там орудовали банды басмачей.
Я долго не спал и думал о том, что будет дальше. Скоро взошла луна, и далекие горы, и широкие увалы вблизи полотна были задумчиво красивы. В свете луны, падавшем ка пол вагона, неясно виднелась голова Кости, который спал под лавкой, подложив под голову локоть. Он спал, и в выражении его лица было что-то грустное.
Я отвел глаза от этого детского, но уже какого-то измученного, заострившегося лица. Когда я опять посмотрел на него, то увидел, что оп не спит, глаза его открыты и смотрят па меня. Я кивнул ему головой, он вылез из-под лавки и сел напротив.
- Ты куда едешь? - спросил я.
- Да так,- пожав плечами, сказал он,- еду вот.
- Слушай,, а не надоело тебе шляться, не пора ли домой?
- Куда?
- Домой.
Он пожал плечами.
- Родители есть?
- Нет.
- Умерли?
- Да.
- Кто у тебя были родители?
- Отец - врач.
- То-то ты Блока знаешь!
- Папа любил Блока,- грустно сказал Костя.
- Ну, а какие-нибудь родственники у тебя есть?
- Есть.
- Ну, а к ним?
- Нельзя.
- Почему?