Дольяни поспешил на помощь Валли:
— Видите ли, Маэстро, все дело в том, что нам нравится театр…
— В это я могу поверить, — согласился Маэстро, уже почти совсем успокоившийся. — Иначе и быть не может. Имея перед глазами в течение стольких лет прекрасный его образец… Вам не кажется, что именно по этой причине ваша затея может оказаться… несколько рискованной?
— Рискованной? В каком смысле, сенатор? — вежливо спросила Мария.
— Ну… — ответил Маэстро, отведя глаза в сторону, как делал всякий раз, собираясь обвести собеседника вокруг пальца. — Скажем… вы рискуете тем, что вас будут сравнивать… Меня, городской театр Милана, один из лучших в Европе, и вас, любительскую труппу этого театра… Хотя… о, Господи, ведь может неожиданно статься, что вы все гении, что Дольяни талантливее Лоуренса Оливье, а Мария может ставить спектакли лучше меня!.. Но будем честными друг с другом, может случиться и наоборот, все окажется не так, и публика будет тыкать в вас пальцами и обзывать дерьмом, неблагодарными псами, засранцами, осмелившимися выступать на сцене в доме самого великого режиссера мира… Да-да, есть люди, которые обо мне такого именно мнения! Они будут говорить: что себе позволяют эти придурки, педерасты, шлюхи и… и… А я, как вы сами понимаете, не смогу постоянно быть рядом, чтобы объяснять зрителю: да нет, вы что, они вовсе не такие, они просто вышли на сцену, чтобы от души позабавить вас, сделайте скидку на то, что они всего-навсего бедные, малообразованные работяги, а, в сущности, они славные ребята, которые, вместо того чтобы думать только о вкусной еде, выпивке и развлечениях, посвящают себя благородному делу по имени Театр, и т. д и т. п. Я много работаю, все время в разъездах и не могу быть вам защитой в вашем деле. Я не прав, Адольфо? Или я чушь несу?
— Гхм… — сказал Адольфо.
Четверка переглянулась. Профсоюзные посланцы были явно обескуражены, что не ускользнуло от глаз Маэстро, наблюдавшего за ними в зеркале. «Ну вот и пришло время пряника», — подумал он с удовлетворением.
— Так что, — сказал он, поднимая правую руку жестом утешения и отпущения грехов, — может, вам и правда лучше подумать о хорошей футбольной команде? Я мог бы заказать вам форму… хотите, у Армани? Или у Версаче? Я позвоню ему и скажу: Джанни, сделай мне одолжение. Он мне не откажет… Или же организуйте ежегодную выставку семейных фотографий: дети с мороженым в руках, теща, принимающая душ… А? Что вы на это скажете?
Он опять скосил глаза в зеркало: квартет выглядел растерянным, но все еще не сдавшимся.
— Видите ли, Маэстро, — вновь подал голос Валли. — Мы обо всем хорошо подумали. И решили создать именно любительскую театральную труппу.
— Вот дьявол!.. Но почему?! — лицо Маэстро начало наливаться краской, а руки задрожали, что означало предвестие гнева. — Почему именно театральную? Театр здесь делаю я, понятно? Я!!
— Но мы хотим создать совсем другой тип театра, Маэстро… — вмешался Дольяни.
— Другой тип театра?! — Изумление, словно ведро ледяной воды, мигом остудило закипающую ярость Маэстро: — То есть? Повторите, какой театр вы хотите создать? Другой? И что это значит — «другой театр»? Объясните мне, что это значит. Авангардный театр, со сцены которого зрителю сначала показывают голую задницу, а потом на него еще и мочатся? Такой? Или театр мимики и жеста, где актеры мычат, скулят и разговаривают так, словно блюют: агкх… гггурх… Другой тип театра, видите ли! Хотите сказать, что мой вам не подходит, да? Что он вам неинтересен? Ну давайте, объясняйте!.. Валли!..
— Видите ли, Маэстро… — проговорил Валле и закашлялся.
— Дольяни!..
— Нет, Маэстро, все не так, как вы сказали!
Но и Дольяни на этом остановился.
— Мария!
— Маэстро, я обожаю ваши спектакли… — прошептала та и на этом умолкла.
— Паницца, — повернулся к нему Маэстро, — может, ты мне скажешь, что за гребаный театр вы хотите создать?
Паницце был задан вопрос, следовательно, ему было разрешено открыть рот.
— Мы, мать твою, — сказал он, четко выговаривая слова, чтобы до Маэстро дошло все, что он скажет, — мы хотим создать театр, в котором не будут дохнуть от скуки те, кто придет смотреть наши спектакли.