Жена испуганно взглянула на мужа — очумел, что ли? Она помедлила и робко сказала:
— Слышишь, наш паренек хозяйского Эди лупит.
— Слышу, ну и что! — снова гаркнул Кыо. — И я скажу — лупи, колошмать! Пускай разомнет этому Эди косточки, да так, чтобы тот месяца три на перине провалялся.
Старый Кыо подскочил к окну и закрыл его, оглушительно хлопнув рамой. Звучные тумаки и отчаянный рев по-прежнему доносились со двора.
— Так, — злорадствовал лавочник. — Так его!
Жена Кыо, сложив руки, устремила тревожный взгляд на окошко под потолком, через которое, впрочем, виднелись лишь одни кроны соседних яблонь. Всякий раз, когда слышался звук тумака и новый приступ рева, она молча вздрагивала.
Немного погодя Кыо снова обратился к жене: на этот раз он был снисходительней.
— Чего тебе встревать, если наш сынок верх берет, если он одолел врага. Плохо ль ему на спине у этого Эди? Ты вот не замечаешь, что сын страдает излишней скромностью. Он и ходит-то как лунатик! А ежели в драке ему удалось подмять противника — так и садись на того верхом, гарцуй себе на славу. Хорошо, что он залепил не кому-нибудь, а сынку домовладельца. Пусть парень крепче в себя верит, смелости набирается. Свой кулак и свою силу уважать надо, ценить! Нынче я долго размышлял о нашей жизни и думаю, что подобрал к ней ключик, придумал кое-что полезное.
Лавочник разошелся.
— Нашего парня, скажу, нужно совсем по-иному воспитывать! С сегодняшнего же дня запретить ему без позволения брать в лавке булки или конфеты. Пусть потихоньку тащит, пусть ворует.
— Ворует? Сын?
Лавочница даже рот прикрыла рукой, чтобы не произносить таких страшных слов.
— Именно! Пусть руку набивает. Мы, спрашивается, воровали — я или мой отец? Нет, не водилось за нами такого. В тюрьме сидели? Опять же нет! То-то же. А вот дедушка сидел, да и не раз. Посидел за решеткой да и купил хутор, а потом и мельницу. Ты, жена, заруби на носу: чтобы нам, рыжим, повезло, в нашем роду непременно должен найтись какой-нибудь ловкач, мошенник. Пускай жулит, но чтобы ловко, чтобы не только пальцами работал, а и головой смекал, и к тому же считался порядочным и уважаемым гражданином. И никаких решеток, никаких тюрем. Ты знаешь, что мой дед проделывал? Увидел он однажды на дороге воз, а на нем рыбак. Тот задремал, а дед подошел к возу, мешок с салакой тихонько развязал, да и наложил себе в котомку рыбы — полнехонькую. Дома, смотришь, за обедом салака на столе горой, пар идет! Вот какое понимание у деда моего было. Опять же Ормус, школьный товарищ, забрал мой ножик с красивым черенком, сунул себе в карман — и поминай как звали. У него, мясника, тоже правильное понятие о жизни. А я что? Я от родного отца большое торговое дело заполучил, а спустя несколько лет до подвала докатился и плесневею тут.
Слабо тренькнул дверной звоночек — кто-то спускался в лавку. Кыо торжествующе поглядел на жену.
— Да! Нет у нас пока жулика, нет ловкача. И в этом вся беда. Но ошибочку свою мы исправим, у нас имеется, как-никак, один рыжий парень. Вот увидишь, мы скоро сдвинемся с мертвой точки и заберемся повыше.
Не торопясь уходить из комнаты в лавку, Кыо открыл окно и кликнул своего забияку сына. Спокойный и мягкий голос был исполнен отеческой заботы:
— Сынок, подумай, может, все-таки довольно!
1937
Нью-Йорк, 25/III-61
Дорогая Малль!
Если ты встревожилась, распечатывая письмо, то это совершенно обоснованно: до сих пор писала Лилиан, теперь это буду делать я. Скажу сразу, для меня это не такое поручение, которое спешат выполнить с большим жаром. Я не привык выражать себя в письмах. К тому же мне нечего сообщить радостного.
Как в прошлые годы, так и в это лето два старых, проживающих в вилле Баллестер эмигранта, распродали к карнавалу свои поделки и были уверены, что смогут позволить себе немного отдохнуть. Почти целый год они не давали отдыха своим рукам, утешались тем, что впереди их ожидает долгое путешествие. Так было уже пять-шесть лет, с тех самых пор, когда они стали изготовлять аргентинцам бумажные фонарики.