— А кто они такие, ты знаешь?
— Знаю. Помнишь, рыжая и та другая, пониже ростом, пухленькая — это дочки торговца Марберга. А третья, черноволосая — дочь Смирнова, инспектора городской школы. Она живет на даче у торговца.
— Я бы никогда не поверил.
— Чему?
— Что у рыжей такая прекрасная фигура. Словно из мрамора высечена. Вот бы такую к нам на урок — моделью! Они, наверное, не первый раз там купаются?
— Сын лесника говорит, что каждое утро.
— А из тех зарослей прекрасно видно. Ольшаник густой, да и не далеко, может, шагов тридцать. На самой излучине реки.
— А та, с черными волосами?
— И она не хуже. Ты видел, как она плыла — словно рыба? Когда пошла под воду, у меня прямо дух захватило. Думал, тонет. Ты не хочешь еще пройтись? Я собирался что-нибудь порисовать.
— Да, пройдусь. Возьму дочитать роман.
Молодые люди вышли.
То, что пастор Крийг услышал, поразило его словно громом. Ясно, они ходят к реке подсматривать, как на другом берегу купаются девушки. Какая подлость! Как низко пали молодые люди! Разве это не прискорбно?
Крийг подивился, как у него достало духу выслушать их разговор. Что его удержало, почему он не вскочил и не прочел им нравоучение? Что бы они ответили ему, если бы он вдруг возник перед ними? «Я слышал, о чем вы говорили! Неужели вы не знаете, что вы погрешили против правил приличия, что поступок ваш низок, что человек со сколько-нибудь возвышенными чувствами не может себе такого позволить? Только эротики с больным воображением пробираются в такие места, откуда видно голых женщин. Разве вы не знаете, что подобный поступок чуть ли не уголовное преступление, наказуемое законом!» Да, уж он нашел бы, что сказать этим молокососам.
Стало быть, они ходят к извилине реки! Боже, он хорошо знает это место. Да, оттуда до другого берега рукой подать. И на той стороне голые девушки — без всяких покровов, и парни бесстыдно пялят на них глаза. Значит, они всё видели. Они не могли не видеть. Боже, какая ужасная история!
Пастор Крийг яростными шагами мерил комнату.
Разве он недостаточно заботливо воспитывал племянника? Разве не пытался привить ему понятие о нравственности? И вот тебе на! Парень тайком пробирается в заросли подглядывать за голыми женщинами.
Есть ли кто другой среди пасторов, столь же сильно возвышающий свой голос против падения нравов? Были случаи, когда он, пастор Крийг, так забывался, впадал в такую ярость, что некоторые считали нужным успокаивать его после проповеди. Кое-кто из его знакомых и сослуживцев даже опасались за его здоровье. Они умоляли его взять отпуск и поехать в деревню, чтобы успокоить нервы. В этом году он наконец послушался их совета и выбрал для отдыха прекрасную дачу на берегу красивой реки Видрику.
Но при чем здесь нервы? Ведь это само время вложило ему в уста громкие слова. Разве можно закрывать глаза на окружающую жизнь? Разве пастору Крийгу не было прекрасно известно, что именно женщины доводят мужчин (слабохарактерных, понятно) до падения? Пастор Крийг презирал женщин, оттого-то он и оставался холостяком. Он был убежден, что нравственность и благоразумие мужчины, находящегося вблизи женщины, вызывает сомнение.
И вот тебе на. Юноша, выросший в его собственном доме, под его личным наблюдением, окруженный его заботой, подглядывает за голыми женщинами.
Хорошо, что услышать об этом случилось самому пастору. Если бы это стало всеобщим достоянием, натерпелся бы он сраму. В данном случае он должен возблагодарить легкомысленность молодых людей, открыто болтающих о таких вещах.
Но с их губ не должны больше слетать подобные слова.
Как же ему с ними поступить?