И как увидал я ее, так во мне опять все и заполыхало.
— Тебя, — говорю, — надо, — вот что!..
Гляжу на нее, и сам не знаю, что со мной делается: и избил бы ее, истерзал бы всю, и замиловал бы до смерти… А то вот словно сел бы у ее ног да и давай бы реветь… И избил бы всю…
— Душу ты из меня всю вынула, ведьма, — говорю, а сам, как лист осиновый, дрожу. — Черт, говорю, ты, а не баба. Ну, бей, говорю. Все равно пропадать… Только не тяни, говорю, а то истерзаю я тебя, как не знаю что…
Поднялась на локоть, смотрит на меня. Головой качает…
— Нет, не растерзать тебе меня, — смеется. — Силенки у тебя нет… Вот, во всем доме только старик один, да две бабы, да я… а боишься… На, вот и это возьми. И без этого ничего ты мне не сделаешь…
Протягивает мне пистолетик свой, а сама усмехается.
— Ой, говорю, не смейся!.. Ой, не шути!..
А сам дрожу.
— Не боюсь я тебя…
Ка-ак я брошусь на нее, как вцеплюсь ей в плечи!.. Голова закружилась, пол под ногами ходуном пошел… Трясу я это ее, впился, как зверь, трясу, а она хоть бы слово, — смеется, черт!.. И вдруг мне жаль ее стало, — просто до слез. Пустил я ее и так мне тошно стало, хоть в петлю… А она лежит, такая белая, пригожая… И припал я к губам ее да так и впился, словно всю душу ее впить в себя хотел…
Оттолкнула она меня эдак легонько, села.
— Ну, слушай, — говорит, и голос эдакий сурьезный стал. — Любишь ты меня?
— Люблю, говорю.
— Исполнишь, — говорит, — что я попрошу?
— Все исполню, говорю.
— Ну, ладно, — говорит, — эта ночь твоя… А завтра, чтобы тебя здесь не было… Понял?
Каково загнула? А? У меня вся душа так на дыбы и встала. Как так, чтобы не было?.. Да ни за какие!..
— Слушай, — говорит, — больше делать нам нечего. Полюбила я тебя, скрывать не буду, но только вместе нам не жить… Потому не пара мы, не одного поля ягоды… И уходи теперь, потому после еще тяжелее будет.
Как ни вертись, вижу, верно говорит.
— Ну, понял? — говорит.
— Понял…