— ...Нет, сам я еще не женат, — продолжал Мэдисон. — Хотя в студенческие годы был влюблен в сестру однокурсника, делал ей предложение... Увы, моя избранница объявила, что ценит меня, но решила никогда не выходить замуж, потому что в Вирджинии оставаться незамужней — это единственная возможность для женщины сохранить независимость и интеллектуальную свободу.
— Какое заблуждение! — воскликнула Марта. — Эта девушка сама не знает, чего она лишила себя. Если бы она ответила вам «да», ее дни проходили бы в самых увлекательных занятиях. На рассвете она раздавала бы задания служанкам. Потом кормила завтраком детей и мужа. Потом надзирала за штопкой и стиркой простыней и одежды. Потом — за изготовлением мыла и свечей. За два часа до обеда ей нужно было бы спуститься в кухню и прочесть кухарке из поваренной книги подробные инструкции готовки всех блюд. Озаботиться доставкой воды, потому что колодец в горах имеет привычку пересыхать в самый неподходящий момент. Разобрать ссору управляющего с женой, закупить в деревне масла и яиц, творога и молока, и так далее, и так далее, и так далее.
Джефферсон понимал, что Марта — скорее всего — просто без запинки описывала свой сегодняшний день. Однако в ее сарказме не было ни горечи, ни раздражения, а вернувшаяся на губы улыбка превращала обвинительную речь в милый домашний фарс. Порой он и сам напоминал себе, как нелегко его жене было жить в вечно достраиваемом и переделываемом доме, как раздражали строительная пыль, стук молотков, капающая с потолка вода. Это только у него перед глазами всегда стояла сияющая картинка их будущего дворца, помогавшая забывать о временных недоделках и неустройстве. Ей же приходилось терпеть их день за днем, и прятаться от них в мир фантазий она не умела. Или не хотела.
После обеда мужчины уединились в кабинете. Им нужно было обсудить стратегию предстоявшей борьбы в Законодательной ассамблее. Для обоих учреждение веротерпимости в колонии представлялось первоочередной задачей. Никакого обложения налогами в пользу установленной государством церкви — с этим они были согласны. Но готовы ли другие делегаты к идее полного отделения религии от светской власти?
— У нас в Вирджинии число сектантов уже сильно превышает число прихожан епископальной церкви, — говорил Мэдисон. — Скоро нам придется защищать англикан от преследований со стороны пресвитериан и баптистов. Недавно мне довелось читать жалобы англиканского священника. В его церковь бесчинствующие пресвитериане являлись с собаками и устраивали собачьи бои посреди службы. Жалобы в городскую управу не помогали, потому что сидящие там магистраты покрывали своих единоверцев. В другой раз у него украли рясу, и какой-то человек, переодевшись в нее, нанес визит проститутке. Местные газеты раздули историю о развратном служителе Божьем.
— Англиканская церковь доминировала в колониях целое столетие и разучилась бороться за сердца верующих. Теперь ей придется состязаться с другими вероисповеданиями за человеческие души. Будем надеяться, что это пойдет ей на пользу.
Беседа двух вирджинских законодателей затянулась до сумерек. Мэдисон хотел еще навестить родственников в Шарлотсвиле, поэтому уехал, не дожидаясь полной темноты. Проводив его, Джефферсон вернулся в кабинет, принялся сортировать свои заметки и рекомендации. Наутро ему предстоял отъезд в Вильямсбург, он хотел пуститься в дорогу пораньше.
Дом затихал.
В столовой простучали детские шаги, прозвучал голосок Патси, и домашний попугай Шедвел ответил ей скрипучим возгласом: «В добрый путь». Вошел Юпитер с ворохом подушек и простыней, застелил диван. Вздохнул неизвестно почему, ушел.
Раскладывая бумаги в ящик стола, Джефферсон задержался над рисунком, избражавшим слона с огромными бивнями. Этот рисунок был сделан для него вождем индейского племени делавар, с которым он встретился в свое время на конференции во дворце губернатора. Индеец объяснил ему, что, по их поверьям, гигантские кости неведомых животных, которые они иногда находят на берегах Охайо, являются останками огромных мамонтов, бродивших в тех краях много лет назад. Эти мамонты якобы пожирали медведей, оленей, лосей, бизонов, бобров и прочих животных, созданных Верховным вождем для пользы индейцев. Верховный вождь разгневался на такую несправедливость и уничтожил всех мамонтов молниями. Рассказывалась легенда с таким благоговением, что ни у кого не повернулся бы язык спросить, кто и для чего создал мамонтов.
Засыпая, Джефферсон видел оленей, выбегающих в испуге из знакомого леса на берегу Риванны. Птицы разлетались из-под их копыт, лунный свет серебрил пятнистые шкуры, несущиеся рога. Вслед за ними появилась неясная фигура в белом, начала беззвучно приближаться к нему.
Скрипнула половица.
Сновидение растаяло, но белая фигура не исчезла. Она двигалась бесшумно, росла, склонялась над ним.
Он протянул руки ей навстречу, нашел плечи, шею, рассыпавшиеся волосы.
— О, Боже! — только и мог сказать он. — Ты пришла! О, Боже мой, иди ко мне!.. О, щедрый Верховный вождь!.. О, счастье мое!.. О, свет и радость!..
Утром следующего дня любимый конь Карактакус уносил своего переполненного счастьем хозяина под золотые шатры осенней листвы, на восток. В Вильямсбурге съехавшиеся депутаты с нетерпением ждали мистера Джефферсона, который должен был помочь им найти выход из дремучих лесов старинных вирджинских законов. Ему придется провести с ними много недель, прежде чем государственные заботы позволят ему вернуться в родное Монтиселло.
Но та счастливая ночь не прошла бесследно.
И первого августа следующего 1778 года у супругов Джефферсон родится дочь, которой дадут имя Мария, хотя по неизвестным причинам, все в семье начнут называть ее Полли.
Декабрь, 1777
«Один депутат, сидевший рядом со мной, спросил меня, как я могу спокойно, без возражений выслушивать явно глупые рассуждения. Я ответил, что возразить таким рассуждениям легко, но заглушить их невозможно. Лучше выслушивать их и ждать, что скажут другие, чтобы не тратить время на повторение одних и тех же аргументов. Иначе мы будем недопустимо расходовать время ассамблеи. Если бы все придерживались такого правила, мы за день делали бы работу, на которую тратим неделю. Перед революцией в этой ассамблее я заседал с генералом Вашингтоном, потом в Конгрессе — с доктором Франклином. Не помню, чтобы тот или другой когда-нибудь говорил дольше десяти минут. Они сразу находили главный пункт проблемы, веря, что мелочи добавятся должным образом сами собой».
Томас Джефферсон. «Автобиография»
Январь, 1778