Весла галеры плавно опускались в воду и потом выныривали, будто зачерпнув новую порцию солнечного блеска в глубине. Деревья по берегам Делавера только-только начинали желтеть. Джефферсон вглядывался в их силуэты, отыскивал знакомые породы — клен, ива, вяз, ясень, дуб, сосна. А вот и северный гость, которого в Вирджинии можно встретить только в горах, — могучая многолетняя ель. Стоит рядом с рощей, как колокольня рядом с храмом, — так и ждешь, что гроздья шишек начнут испускать молитвенный перезвон.
— Кажется, сегодня нам повезет с погодой, — сказал сидевший рядом с ним Джон Адамс. — Три дня назад мы попытались доплыть до залива, но ветер и начавшийся прилив заставили нас повернуть назад. Капитан был очень огорчен и разочарован.
Семь новых галер были построены Комитетом безопасности колонии Пенсильвания в рекордный срок. Конечно, в открытом океане они не смогли бы противостоять британским фрегатам. Но в тихих водах Делаверского залива их преимущество в маневрировании могло оказаться решающим и принести победу. Особенно если провидение пошлет штиль и парализует парусные корабли. Гордые своей работой пенсильванцы пригласили делегатов Континентального конгресса совершить прогулку на новых боевых судах.
— Мы с вами уже много раз заседали этим летом в различных комитетах, — продолжал Адамс, — но еще ни разу не имели случая встретиться с глазу на глаз. Я рад, что такой случай наконец представился. Мне кажется, у нас найдется много общих тем и помимо политики. Насколько я знаю, мы оба по профессии адвокаты, оба по призванию и сердечной увлеченности — фермеры и садоводы, оба любим музыку, книги, стихи. Мне говорили, что вы знаете французский, итальянский, начали учить немецкий. Здесь у меня безотказно начинается прилив черной зависти. Я пытаюсь учить язык Вольтера, но времени не хватает ни на что. Кроме того, мы оба повязаны семейными узами, знаем, что такое тревога за родных и близких, когда они отделены от тебя сотнями миль. Примите мои соболезнования в связи со смертью вашей младшей дочери. Сколько ей было?
— Почти полтора года. Врачи не смогли определить характер ее недуга. Моя жена уже потеряла сына от первого брака и новый удар перенесла очень тяжело. Уезжая на Конгресс, я оставил ее и старшую в поместье ее замужней сестры, но сердце болит за них непрестанно. А тут еще почта запаздывает на недели, если не на месяцы.
— Я тоже давно не имел известий из дома. В наших краях свирепствует дизентерия, мой брат, капитан милиции, умер в лагере под Бостоном. Трехлетний сын болел очень тяжело, мать моей жены лежит при смерти. Наш городок Брайнтри находится так близко от Бостона, что может быть в любой момент атакован британцами, как Лексингтон и Конкорд. Кроме того, он совершенно беззащитен с океана. Несколько залпов корабельных батарей могут стереть его с лица земли.
— Вы думаете, адмирал Хоу может решиться на такое?
— Чарльзтаун они уже сожгли почти дотла. В вашей Вирджинии губернатор Дюнмор рассылает по колонии агентов, подбивающих индейцев убивать мирных жителей. Черным невольникам обещаны свобода и вознаграждение, если они запишутся в армию короля. Британский парламент в своем высокомерии воображает, что американцев можно вернуть к повиновению только силой и что для этой цели все средства хороши и оправданны. Они не понимают, что разбомбленные дома можно отстроить заново, сожженные поля снова засеять по весне. Одну лишь свободу возродить невозможно. Ее утрачивают раз и навсегда.
Джефферсон покосился на собеседника. Он уже и раньше замечал за Адамсом склонность впускать в повседневную речь высокопарные интонации оратора на трибуне. Однако раздражения это не вызывало. Может быть, потому, что кипучая энергия мысли маленького бостонца изливалась всегда с абсолютной искренностью. Позирование было чуждо ему. Он говорил с одинаковой страстью, обращаясь к заполненному залу Конгресса или к двум-трем членам очередного комитета, или к единственному слушателю.
— Каким образом тори удалось перехватить ваше письмо жене? — спросил Джефферсон. — Воображаю, как вы были огорчены и возмущены, когда они напечатали его в своей газете. Но торжествовали они напрасно. В этом письме так ясно и убедительно перечислены труднейшие задачи, стоящие перед Конгрессом, что многие колеблющиеся американцы, прочитав его, могли склониться на нашу сторону. Да, нам можно посочувствовать. Приходится ломать голову не только над конституцией будущей страны, но также над тем, как оборонять территорию, растянувшуюся на полторы тысячи миль, как договариваться с индейцами, что делать с рабством, как создавать флот, как вооружать и обучать солдат, как регулировать торговлю.
— Наши враги усмотрели в этом письме готовность пишущего к полному отделению от метрополии. Не стану отпираться — такая готовность во мне созрела. Другое дело, что оглашение этих мыслей я считал преждевременным и был раздосадован опубликованием письма. А вы — что вы думаете о перспективах объявления независимости? Созрели американцы для такой кардинальной перемены или нет?
— Колонии уже полгода находятся фактически в состоянии войны с Британской империей. Мы все, собравшиеся на Континентальный конгресс, объявлены бунтовщиками, заслужившими виселицу. Британский парламент не намерен отказаться от права выпускать законы для нас, а я скорее приложу руку к тому, чтобы потопить весь их остров в океане, чем подчинюсь такому порабощению. Но убедить остальных американцев? Мне даже в собственной семье не удалось достичь согласия по этому вопросу. Завидую тому, что ваша жена, судя по всему, полностью разделяет ваши убеждения.
— О да! Могу сказать, что в некоторых вопросах она заходит даже дальше меня. Например, она настаивает, чтобы в будущей конституции было специально оговорено расширение прав женщин. Им должен быть открыт доступ к образованию, разрешено владеть имуществом наравне с мужчинами, даже требовать развода с мужем, если тот жестоко обращается со своей семьей или ведет ее к разорению. Боюсь, в какой-то момент она может потребовать для женщин и права участвовать в выборах. О, извините, — я вижу, что доктор Франклин закончил беседу с делегатами из Джорджии. Воспользуюсь моментом и расспрошу о его взглядах на возможность полного отделения.
Галера тем временем приблизилась к берегу. Две цепи с коротким лязгом опустили якоря в воду: один — с кормы, другой — с носовой надстройки. Капитан поднялся на мостик, поднес рупор ко рту.
— Джентльмены! Мы заготовили для вас небольшое развлечение. Видите тот старый амбар на пригорке? Хозяин давно собирался снести его, чтобы построить новый. Мы предложили избавить его от лишних трудов, да еще приплатили немного за беспокойство. Нашим канонирам необходима тренировка. А делегатам Конгресса важно убедиться, что выделенные ими деньги не были потрачены впустую.
Пушкари тем временем хлопотали у четырех небольших медных пушек, установленных на верхней палубе вдоль правого борта. Движения их были слажены, мешочки с порохом один за другим исчезали в блестящих жерлах, за ними следовали черные ядра. Наводчики, припав к стволам, выверяли точность прицела. Замелькали огоньки фитилей.
Джефферсон подошел к перилам.
От первого выстрела палуба сильно дернулась под ногами зрителей. Стоявший рядом делегат ухватился за его плечо.
Амбар все так же высился на фоне осеннего неба, сияя просветами в сгнивших досках.
Второе ядро тоже просвистело мимо.
Третье разнесло крышу, деревянная труха и солома посыпались внутрь.
Четвертое ударило в нижние бревна, и вся постройка начала оседать и разваливаться с жалобным треском.