Он, как уже было сказано, побежал в Северную Америку, через большую равнину Аляски на восток, к горам с таким же названием, и залёг, поджидая солнце. Пробежать сотню миль по равнине дело пустяковое, а вот взбираться на высокие горы куда труднее.
— У… у… х! — отдышался Бурребир, поднявшись на горную вершину. — Однако лестницы здесь крутые! Отдохну здесь маленько да стану караулить солнце.
И он уселся на вершину горы, подгрёб под себя немножко мха, ведь гора-то жёсткая, и заснул. Там не было ни будильника, ни утреннего кофе, и, когда Бурребир проснулся, солнце уже поднялось высоко и светило ему в глаза.
— Вот как, так ты смеёшься надо мной, — пробормотал Бурребир себе в бороду. — Погоди, я схвачу тебя завтра утром в Скалистых горах.
Ему ничего не оставалось делать, кроме как бежать дальше на восток и там подняться одним махом на самую высокую вершину.
«Теперь-то я уж не буду спать, — подумал Бурребир. — Положу в бороду осиное гнездо и по муравьиной куче в каждый сапог-скороход… »
Сказано — сделано. Бурребир глаз не сомкнул этой ночью. Когда утреннее небо стало розоветь на востоке, он лежал в карауле, схоронившись за скалой, чтобы солнце его не заметило, и держал мешок наготове, чтобы засунуть в него солнце, словно брюкву, когда оно приподнимет свой рыжий диск над корявыми скалами.
— Раз, два, три!.. — Не успел он сосчитать до десяти, как оно показалось. — Ну, ну!
И Бурребир схватил солнце, оно засверкало, искры затрещали, и были они ужасно горячие, такие искры рассыпает раскалённое железо, когда кузнец куёт его.
— Ой-ёй-ёй!
Бурребир обжёг пальцы, спалил бороду, обжёг нос и глаза, покатился, как мяч, кувырком вниз с горы, пустился наутёк, сам не зная куда, покуда не свалился в большое Медвежье озеро, которое ты можешь найти на карте. Там один американский доктор нашёл несчастного тролля и отвёл его в больницу где-то в глухомани. Может, Бурребир и по сей день лежит там с пластырем на носу. Он ждёт, когда его спалённая борода отрастёт, чтобы ему не стыдно было показаться малым троллям у Берингова пролива.
А что приключилось с Бирребуром? Сейчас ты услышишь. В то время жил в Кемпеле, к югу от Улеаборга, кузнец по имени Пааво с женой и детьми. Как раз в ту пору строили железную дорогу, и Пааво день-деньской бил молотом по наковальне. Однажды вечером, когда он усталый сидел дома с детьми у миски с кашей, Ойва, старший сын, сказал:
— Батюшка, в нашу дверь скребётся собака.
— Отвори, — велел Пааво.
Ойва отворил дверь, и к ним в дом ввалился старый, бородатый, оборванный тролль. Дети закричали от страха.
— Ну и ну, — сказал кузнец, — ты кто такой?
— Я — Бирребур, — отвечал тролль. — Целых трое суток я бежал в сапогах-скороходах через всю северную Азию, чтобы догнать солнце, и проголодался, как кит. Мне было недосуг умываться и причёсываться. Первый вечер солнце окунулось в реку Лену, второй — заползло в Обь, а на третий — запряталось как раз за твоим домом. Я думал найти его здесь, да, видно, оно влезло в слуховое оконце на чердаке и улеглось там спать. Дай мне фонарь, я поищу его на чердаке!
— Что это ещё за небылица, — удизился кузнец, — догонять солнце?!
— Как ты смеешь называть небылицей самую хитрую из всех моих колдовских выдумок? Я побился об заклад на часть света с Бурребиром, что запихаю солнце в мешок! Неси сюда фонарь, или… Слышишь, ведь я — тролль.
И Бирребур, будто бы в шутку, выбил ногой одну стену в доме.
— Послушай-ка, — ответил кузнец, — коли ты будешь так себя вести, я пошлю за ленсманом. Почему ты не схватил солнце, когда оно опустилось в Лену или Обь?
— Потому что я боялся замочить бороду, ей это вредно.
— Тогда тебе будет нелегко поймать солнце в нашей деревне.