Я попробовал встать, но не смог — было очень больно. Причём больно буквально везде, кроме ног и головы.
— Что это со мной?
— Я надеюсь, что ничего страшного. Обычный ушиб грудного и поясничного отдела позвоночника, плюс небольшое сотрясение мозга. И ребра треснули. Но бояться вам нечего — всё это за недельку-другую придёт в норму. Максимум при таких травмах — это сто двадцать дней.
— Сто двадцать! Охренеть! А что вы меня на скорой не везёте никуда?
Доктор Сингари пригладил пышные усы, и я подумал, что он похож на синекожих героев Махабхараты из моей детской книжки. Он ответил:
— А зачем вам скорая? Лечение симптоматическое. Неврологических симптомов никаких. Вы свои руки, ноги, хорошо ощущаете?
Ох, как уж я их ощущал! Боль от спины отдавалась всюду, да еще и локти были сбиты в кровь.
— Мы сейчас всё обезболим, ну и снотворного немного — чтоб выспались как следует. Мистер Банкфорт, а супругу вашу как величать? Я себе на всякий случай запишу, мало ли что.
— Сесилия… — я закашлялся, и оказалось, что даже кашлять нормально я теперь не могу: очень больно. — Сесилия Бернар. На конце — буква «ди». Это французская фамилия.
Доктор кивал и записывал.
— А вы не могли бы вызвать доктора Шпеера? Он наш семейный врач, — спросил я.
— А вы не знали? О, мне жаль, мне так жаль! — индиец поднялся во весь свой немалый рост, разложенные по красного дерева столику бумаги начал распихивать в отделения старомодного портфеля. — Доктор Шпеер скончался на восемьдесят втором году жизни, два месяца назад. Мои соболезнования.
Индиец вышел, оставив после себя жирный аромат благовоний. Терпеть не могу благовония такого рода. А у него, наверное, духи с таким запахом. Мерзость какая! Как он клиентуру себе находит? Да ещё у нас, в Плимуте.
Индиец не обманул: боль скоро утихла, и я заснул. Провалился в темный колодец, где ничего-ничего не было.
Проснулся я от того, что Сесиль легонько трепала меня по щеке.
— Милый, уже утро. На столике завтрак. А я в салон.
— Какой салон?
— В салон красоты. Ты ведь не забыл, что я хочу стать леди? И начинаю я с сегодняшнего дня. А для этого мне надо убрать вот это вот безобразие.
Она подняла на вес свою толстую косу, бросила ее, и кончик косы повис где-то в районе ее упругой попы.
— Как же это? Ты же с детства её растила… И вообще — мне твоя коса всегда нравилась.
— Да, но ты не обычный джентльмен, а очень даже испорченный. А мне надо войти в общество, где будут не испорченные, а приличные леди и джентльмены.
— Ты так серьёзно говоришь, что мне как-то не по себе… Ладно, твоя коса — делай с ней что хочешь.