В сентябре 1919 года он вступил в Немецкую рабочую партию, насчитывавшую тогда немногим больше пяти сотен членов, и вскоре сделался её ведущим оратором. Слушателей завораживала его страстность, эрудиция и абсолютная уверенность в истинах, которые он изрекал. Один из них впоследствии описал свои впечатления:
«Я был полностью захвачен с самого начала. Его слова шли от сердца, в них не было ничего театрального… Это было абсолютно непохоже на то, что мы привыкли слышать на собраниях… Он поднял самую больную тему дня, условия Версальского договора, и задал самые важные вопросы: что такое немецкий народ сегодня? Какова его реальная ситуация? Что можно сделать, чтобы изменить её? Он говорил два с половиной часа, и часто его речь прерывалась взрывами аплодисментов… Какая-то сердечная струна откликалась в каждом из нас. Конец его речи утонул в овациях. Хотя я не был членом партии, с этого вечера я поверил в то, что если одному человеку по силам изменить судьбу Германии, то этим человеком может быть только Гитлер».
Главными объектами гневных филиппик Гитлера были правители Веймарской республики (их он называл «ноябрьские преступники»), промышленники и торговцы, нажившиеся на войне, явные и тайные марксисты-большевики, а также политики-демократы, ратующие за равенство народов, неспособные понять исключительность и величие немецкой нации. И конечно, в конце каждой речи на поверхность выныривала зловещая фигура еврея — тайного манипулятора всех процессов гибельных для других народов, готового идти на любые преступления ради достижения своей цели: мирового доминирования иудейской расы.
Неизвестно, читал ли Гитлер книгу Густава Лебона «Психология толпы», завоевавшую популярность в конце 19-го века. Там французский философ писал: «Односторонность и преувеличенные чувства толпы ведут к тому, что она не ведает ни сомнений, ни колебаний… Высказанное подозрение тотчас превращается в неоспоримую очевидность. Чувство антипатии и неодобрения, едва зародившееся в отдельном индивидууме, в толпе тотчас же превращается у него в самую свирепую ненависть».
Парламентской демократии в речах Гитлера достаётся град язвительных насмешек. «Это сборище говорунов занято лишь придумыванием успокоительных элексиров для вспышек недовольства тех или иных групп. Фермерам будет обещана забота о сельском хозяйстве, промышленникам — о сбыте продукции, учителям — повышение зарплат, служащим — увеличение пенсий, налоги и тарифы станем уменьшать, о вдовах и сиротах заботиться… Буржуазные политики в своём безумии воображают, что такими мерами они смогут противостоять еврейскому порыву к доминированию над миром, порыву, который использует лом и кирку возмущённого пролетариата, ведомого большевиками».
Пламенная устная речь имеет то преимущество перед печатным словом, что ей нет нужды избегать противоречий. Кто из слушатлей способен запомнить, что именно оратор утверждал час назад? В одном выступлении Гитлер мог призывать к тому, чтобы антисемитская пропаганда избегала эмоций, базировалась на строгой научной логике. В другом он доказывал, что только «буря страстей может менять судьбу народов, и раздувать её может только тот, кто сам несёт пожар страсти в своём сердце. Только она даст избраннику слова, которые как удары молота откроют говорящему врата в человеческое сердце».
Обрушиваясь на слепоту буржуазии, вообразившей, будто она уже обезопасила себя от коммунизма русского образца, он объясняет, что жажда доминирования является инстинктом любой нации. Войдя в раж, забывает исключительную злокозненность евреев, и вещает, что и «англо-саксонский мир тоже стремится захватить контроль над миром и ведёт свою войну своим особым оружием».
Нередко он отдаёт должное марксистским методам борьбы. «Карл Маркс взглядом пророка проник в мессиво разлагающегося мира, извлёк оттуда самые сильные яды и как колдун смешал их в концентрированный раствор, которым можно быстро покончить с существованием независимых наций». В другой речи даже призывает использовать тактику своих врагов. «Успех интернационализму принесла не глубина идей, а то, что они были представлены политической партией, организованной на военный манер… Не безграничной свободой интерпретировать идейную платформу, а только сужением этой свободы мы сможем достичь единства, сражаться и побеждать».
Оратор и агитатор Гитлер не знал усталости. В течение 1920 года он выступил больше тридцати раз на митингах, собиравших от 800 до 2000 слушателей, и множество раз делал доклады на партийных собраниях. В начале февраля выступил перед аудиторией в шесть тысяч, в самом большом мюнхенском зале. Но не оставались без внимания и другие города Баварии.
Гитлер постоянно подчёркивал разницу между национал-социалистами и депутатами пангерманского направления в Рейхстаге. Те обещали своим сторонникам в случае победы на выборах материальные льготы, выгодные посты, престижные должности. Это привлекало к ним прагматиков, интересующихся улучшением собственного благополучия, неспособных следовать идеалистическим устремлениям. Новому движению националистов нужны герои, готовые к самопожертвованию, то есть устремлённые к бессмертию. «Каждый вступающий в нашу партию должен помнить, что она не может предложить ему ничего в настоящем — только славу и честь в грядущем».
В начале 1920 года произошло знакомство Гитлера с капитаном Эрнстом Рёмом. Программа нацистской партии привлекала боевого офицера своей нацеленностью на решительные действия, готовностью применять насилие в политической борьбе. При покровительстве рейхсвера Рём организовывал и вооружал добровольческие отряды штурмовиков. Он идеализировал дружбу окопных ветеранов и считал, что управлять страной должна сплочённая военная элита.
В январе 1921 года в Париже состоялась конференция держав-победительниц, которая наложила на Германию огромные репарации в размере 132 миллионов золотых марок. Гневу Гитлера и его партии не было предела. Огромный зал в Мюнхене сняли для проведения митинга протеста. Арендовали несколько грузовиков, которые разъезжали по городу, разбрасывая листовки. Однако единодушие продлилось недолго. Часть нацистского руководства вступила в переговоры о слиянии с социалистами. Это так взбесило Гитлера, что он объявил о выходе из партии.
Потерять своего лучшего, своего самого знаменитого оратора? На это руководство пойти не могло. Оно попросило непокорного перечислить условия, на которых он готов был вернуться в ряды. Полученный перечень не оставлял сомнений в намерениях восходящей политической звезды. Он потребовал, чтобы его сделали председателем партии с диктаторскими полномочиями; чтобы штаб-квартира партии всегда оставалась в Мюнхене; чтобы выработанная им программа и устав не подвергались коррективам; чтобы были оставлены всякие попытки переговоров о слиянии с другими партиями. Условия были приняты, и 29 июля 1921 года победитель с триумфом выступил перед пятью сотнями членов партии национал-социалистов. С этого момента титул «фюрер» останется за ним навсегда.
Тем временем инфляция марки росла неудержимо. Цены на продукты поднялись в восемь раз по сравнению с концом войны и продолжали лететь вверх. В таких условиях яростные нападки Гитлера на правительство в Берлине вызывали бурную поддержку слушателей. Страсти накалялись, порой на улице начинались рукопашные схватки с коммунистами. В июле 1922 года после одной из таких драк Гитлер был арстован, и ему пришлось провести месяц в тюрьме.
Напряжение в стране нарастало. Всё больше волонтёров записывалось в штурмовые отряды Рёма. Теперь у национал-социалистов по сути появилась своя частная армия, у которой были тесные дружеские связи с рейхсвером. Казалось, достаточно будет искры, чтобы эта пороховая бочка взорвалась. Такой искрой явилась оккупация Рурской области, осуществлённая Францией в январе 1923 года.
В нашей пятёрке бунтарей Мао Цзедун выглядит самым уравновешенным, рассудительным, наименее подверженным порывам страстей. В молодые годы он оказался не перед стеной устойчивой государственной машины, как остальные, а в бурлящем послереволюционном потоке различных политических, религиозных, социальных течений и водоворотов. Он честно искал в них свой путь, вглядывался в происходящие перемены, сравнивал с тем, что он знал об истории Китая и других стран.
В годы Первой мировой войны Япония усилила свои притязания на китайские территории. Слабое правительство новорожденной Китайской республики поддалось нажиму и в 1915 году уступило ей порт Циндао. По стране прокатилась волна возмущения. Мао присоединился к протестующим, выразил свои чувства в стихах:
Бунт ради бунта не импонировал Мао, он искал бунтарству теоретические обоснования. «Продолжительный мир без всяких беспорядков был бы невыносим, — писал он. — Человек всегда ненавидел хаос, стремясь к порядку, не отдавая себе отчёта в том, что хаос — тоже часть исторического процесса, он тоже имеет ценность в реальной жизни… Когда люди читают о мире, они испытывают скуку и отбрасывают книгу прочь… Период мира не может продолжаться долго, он противен человеческой природе».
Известия о российской революции были встречены с огромным воодушевлением китайскими радикалами. Один из них, директор библиотеки, в которой Мао получил работу, так выразил свои чувства: «Русская революция знаменует изменения в сознании не только русских, но и всего человечества XX века… Мы должны с гордостью приветствовать русскую революцию как свет новой цивилизации. Нам надо внимательно прислушаться к вестям из новой России, которая строится на принципах свободы и гуманизма. Только тогда мы будем идти в ногу с мировым прогрессом. И не следует впадать в уныние от временных неурядиц в сегодняшней России».
Большой интерес вызывало также движение анархистов. На китайский были переведены книги Кропоткина, Бакунина, Штирнера, Прудона. Об анархизме Мао много узнал от своего наставника, Чэня Дусю, который долгое время был для него настоящим гуру. В 1919 году Мао откликнулся на арест Чэня гневной статьёй:
«Опасность заключается не в нашей военной слабости или в недостаточности финансов и не в раздробленности страны… Подлинная опасность состоит в том, что духовный мир китайского народа абсолютно ничтожен. Из 400 миллионов населения Китая 390 миллионов суеверны. Они верят в духов и демонов, в предсказания судьбы… Индивидуум, личность, истина совершенно не признаются… Формально Китай — республика, а на деле — автократия, которая становится всё хуже и хуже по мере того, как один режим сменяет другой… Господин же Чэнь всегда выступал за науку и демократию… Этими выступлениями господин Чэнь обидел общество, и общество отплатило ему арестом и заключением».
Победа большевиков в гражданской войне в России необычайно подняла престиж марксистских идей во всём мире. Мао, давно знакомый с трудами Маркса, Энгельса, Ленина, всё больше проникался их мировоззрением. Первую коммунистическую ячейку ему удалось создать в Чанше в 1921 году. Первый съезд Коммунистической Партии Китая (КПК) состоялся в июле того же года. Он выработал программу, включавшую основные пункты программы большевиков.