Однажды она даже привела его в тот самый магазин, купила рогатку и, церемонно склонившись, преподнесла ему. Хохотал до слез. А продавец был — тот самый.
И ночами он был с ней. В первый же раз, медленно стягивая с нее широкий свитер, остановился и она замерла в шерстяной темноте, веря ему. Слушала. Но не сказал. Ни слова. Только поцеловал — одну грудь, другую. Сжал ладонями. И все было хорошо. Удивительно хорошо, да просто — прекрасно!
— Наша Милица влюблена, — сказала королева курса Лорка, разглядывая очерченные карандашиком перламутровые губы и новые туфли на высоких каблуках.
— И мне это идет, — мягко ответила Милица, не боясь сбиться или покраснеть. Потому что Он стоял позади и дышал запахом ее волос.
Ах, да, у него теперь было имя! Его звали Эдуард Мост.
Приходилось мириться с именем Эдуард, но хоть какие-то недостатки должны уравновешивать безоблачное счастье любви! Милица назвала его Ардо. А история искусств стала ее любимым предметом.
Лучшая зима в жизни Милицы сверкала, искрилась, сыпала снежную пудру на каштановые локоны. И кусалась ветром иногда, — так Гелена Леонидовна, поджимая сухие губы, нет-нет да и куснет злыми словами, ни с того, ни с сего. Но Милица уже не боялась ни укусов ветра, ни жесткого взгляда шляхетной польки и ее ветхого высокомерия.
Сырым весенним вечером Гелена Леонидовна спросила, глядя в телевизор в темной гостиной, куда никто из жильцов не входил, только заглядывали, поздороваться с хозяйкой:
— Ты на каникулы когда? В мае? Приберешься как следует, уедешь, я окна расклею.
— Я сама, — ответила Милица, стоя в проеме двери. Вошла и села в продавленное кресло, тоже стала смотреть в телевизор.
— Скажи-ка…
— Завтра сделаю. Мне надо по учебе, за небом смотреть.
Встала, так ничего в телевизоре не увидев, и пошла вверх, скрипя ступенями. Сердце приятно стукало.
Ардо улыбнулся ей, сидя на широком подоконнике, отсалютовал виктори. Мальчишка. Все мужчины — мальчишки, даже профессора.
Полоски старой бумаги отскакивали от рам, пылили в нос и сваливались на пол, шурша. Закатанные рукава домашней рубашки давили под локти. Милица протерла рамы, отскребла кусочки старого клея и остановилась. С мокрой тряпки капало в ведро. Сейчас она вымоет стекла, до скрипа. Как будто вымоет небо. А потом? Вытаскивать и ставить на прежнее место телескоп? А как отнесется ее Ардо к тому, на что ей хочется смотреть?
— Не хочется, — и шлепнула тряпкой по стеклу. Мыльные змейки потекли вниз, таща пузырьки, цветные от весеннего солнца.
— Совсем не хочется!
Стекло взвизгивало и покалывало глаза яркими бликами. Снова было, как осенью, будто все разорвалось по швам, схваченным слабыми нитками, и поплыли вокруг цветные лоскуты, гладя руки, подставляясь глазам.
Ты можешь собрать меня, как хочешь, Милица, — шептал мир и кружился. Осенью это пугало и приносило тоску. А сейчас — солнце, радость и смешное могущество. Сшить мир, как рубашку. Чтоб по себе и ни у кого такого нет.
Она вынула чехол с телескопом из пыльного чемодана под кроватью. Поставила у весеннего невидимого стекла. Подняла прибору круглую морду и щелкнула фиксатором. Вот и все. Гелена, шаря по комнате без нее, увидит, что наблюдения за небом возобновились.
Что касается Ардо, то… Ну, она еще подумает, как быть.
С ним очень хорошо и он Милицу любит, любит-любит! Но вот каково ей было узнать после зимних каникул, что существует Анна Мост и весной она появится в университете.