Можно сходить погулять. Постоять у поливалок на зеленом газоне, они так здорово делают маленькие радуги, а она все бегом и бегом и каждый раз обещает себе, что придет специально, смотреть. Можно напиться кофе на ночь и долго-долго читать книжку, самую нелепую, из тех, которые Макс терпеть не может. А потом лечь спать на узкой тахте, потому что одна и даже взять и не раздеться, кинуть на себя плед и заснуть, как в смерть. Потому что завтра еще целый день одна. Встать поздно, принести себе кофе в постель, взять лаптоп и болтать там с кем. И после еще придумать что-нибудь.
— Ну, не получилось, в следующие выходные получится.
В носу защекотало и, шмыгнув, она повернулась боком, так, чтоб неудобно сидеть. Работа, срочная, да еще интервью это. Макс говорит, полезное, с работой сейчас вон как тяжело, а там — старые связи. Она вытянула ноги и скинула тапочки, прижала ступни к холодному полу. Связи… Слово-то какое ужасное. Красавчик Макс, любимчик всего коллектива, записной ухажер гламурных дамочек с местного телевидения. Но бросил все, уволился и вот они теперь вдвоем, живут на копейки. Любовь. Жить надо, а работы мало. Вот у него срочный заказ и выходные пропали. Все бы хорошо, она потерпит, но приедут с телевидения, снимать его фрески. Может и эта приедет, которая Гала. Или мадемуазель Порфирьева. Она звонила несколько раз, прямо на домашний телефон, и Макс, скорчив страшное лицо, замороженно-вежливым голосом сначала что-то ей отвечал, а потом Лелька вырвала у него трубку, но сказать ничего не успела. Да и не сказала бы. После сильно поругались. И помирились. Лежали друг в друге, она шмыгала носом, мочила ему волосы на груди. Сказали о любви. Снова. Вот почему, когда лежат вот так, она ему верит-верит. А как только уходит, так и все…
Макс уходил.
Через солнечные зеленые пятна, мимо чужих блестящих автомобилей и черненьких собачек с беленькими старушками на поводках. Жаль, что так вышло, собирались с Лелькой на море, бархатный сезон, вечером уже прохладно и так хотели последнего солнышка. А тут весь день висеть на лесах и стремянке, и краска ляпает в лицо. Ругаться с завхозом, чтоб заменил истрепанные кисти. Правда, приедет съемочная группа. Макс усмехнулся, и девушка, сидящая на скамейке, подалась навстречу, с готовностью улыбаясь. Отвернулся поспешно. И так всю жизнь, вот повезло же! Ничего не надо делать, посмотрел и сразу. А сколько лет пользовался, пока не остановился и не посмотрел назад, задавая себе вопрос, и к чему везение привело? Не первой молодости красавчик, высокий блондин с голливудским взглядом, путешественник по чужим постелям. Легкие связи, душистые розы, завистливые взгляды ребят из программы. Нет уж, теперь у него есть Лелька, принцесса Лелиа, рыжая земляника, упрямая лошадка Лели. А пусть смотрят, зато Лелька будет знать, что он у нее самый-самый! Лишь бы не приехал никто из бывших. Нет сил снова объясняться, пожимать плечами, улыбаться успокаивающе.
Лелька заснула в кресле, как раз когда Макс, изогнувшись, пытался достать с лесов угол фрески. Деревянные ноги помоста скрипели, площадка раскачивалась.
— Эй, художник, свалишься!
Вахтерша в тесном халате поверх цветастого платья светила белыми зубами снизу, показывала на часы — обед.
— Слазь, чаем угощу.
— Спасибо, Мариша, некогда, — ответил привычно ласково. Лелька услышала бы это «Мариша», убила бы. Через полчаса воскресила бы, любовью. Он осмотрел яркую, блестящую свежей краской фреску. Рыжая красавица в синей короткой тунике, смеется, прижимая к животу корзину с черными гроздьями. Босая. Будет принцессе Лелиа сюрприз, когда приедет смотреть в следующий раз. Пусть бы обрадовалась, как запрокинуто к солнцу лицо над белой шеей, и медные пряди падают по круглым плечам. Ко дню рождения успеет.
Проснувшись, Лелька посмотрела на часы и поднялась, держа рукой занывшую спину. До вечера еще сто лет. А позвонит он, когда станет вовсе темно, и при лампах нельзя будет работать с красками. Надо сходить в магазин и купить себе пирожное, огромное, с кремовой розой. Съесть сразу, чтоб заболел живот.
Она прошла через тень комнаты к свету и встала перед большим зеркалом. Белое лицо с темными глазами и рыжие спутанные волосы. Прихватила руками подол халата и потащила вверх, прижимая к ногам. Вот такой длины надо пошить себе платье. Нет, еще короче. Или — вот так. Наклонила голову, разглядывая светлые ноги. Если еще короче, то никуда не выйдешь, зато Максу понравится. Решено, короткое, и никому, кроме Макса, носить дома, когда приходит с работы, и она подает ему ужин. Игра для двоих…
По голым коленкам прыгали зеленые зайчики — подвеска покачивалась на тонкой струне, сверкала зеленая бусина, длинной каплей блеска. Делали вместе и Макс, вешая, вдохновенно плел что-то о защите от злых мыслей и духов.
— Она примет удар, вот увидишь. А мы будем счастливы.
— Тогда сделаем еще. Пусть примут все удары.
— Конечно, сделаем!
И, правда, еще две подвески лежали на полке, почти готовые.
Лелька бросила подол халата и побрела в кухню. Аквариумный день. Она так называла, когда ноги не идут и руки не держат. Валяться бы на песке, смотреть в высокое небо с перьями облаков. А так, будто в тяжелой воде идешь, и мешает идти.
Макс все-таки чаю попил, Мариша принесла ему прямо к стене, и он сидел на земле, на тряпках, улыбался поверх горячего края, кивал, слушая, как рассказывает о кактусах. А потом она на полуслове остановилась. Сказала:
— Вон, приехали ваши, Максим.
Оглядела его мешком висящие штаны, заляпанные краской, майку, порванную на плече:
— Вы бы переоделись, в телевизоре ж покажут.