— Полностью тебя понимаю, Иван. Я у себя тоже всего один, и не хотелось бы этого одного потерять.
Напалков рассмеялся.
— Очень хорошо, Джек. Можно узнать, как тебя ранило?
— Я был болезненным ребёнком. Одна детская болячка за другой. В два года перенёс корь, едва не умер от скарлатины в три, а вскоре после этого подхватил коклюш и ветрянку. Позже у меня были дифтерия и постоянные сражения с гриппом и бронхитом. Когда мне было 17, я заболел тяжелым спазматическим колитом и целым букетом других пищеварительных болезней198. Тогда врачи убедили моего отца провести курс стероидных препаратов. Отец любил эксперименты… — с горечью сказал Кеннеди, что заставило Напалкова пристально посмотреть на него. — Стероиды стали настоящим бедствием. Они подарили мне язву двенадцатиперстной кишки и проблемы с позвоночником, вымыв кальций из костей. И вызвали проблемы с железами внутренней секреции. Болезнь Аддисона199. Так или иначе, мои кости, особенно спинные, на самом деле очень слабы. Пока я бултыхался в Волге, фашисты обстреливали нас. Снаряды рвались в воде, и я получил несколько контузий. Врачи говорят, что теперь мне, вероятно, придётся носить поддерживающий корсет. Если это правда, то накрылась моя флотская карьера. По крайней мере, в плавсоставе.
— Жаль, если так. Это большая потеря.
Кеннеди ещё раз спросил сам себя, насколько искренне Иван сожалеет, и решил, что наверняка честно.
— А как твоё расследование в Архангельске?
Напалков рассмеялся.
— Там было просто. Обычное нарушение надлежащего порядка оформления. Недостаток присмотра и накопленные ошибки. Почти всё решилось выдачей секретарше новой пишущей машинки. Пару непосредственно виновных отправили на фронт, в пехоту, остальных понизили в должности. То есть вина есть, но дурных намерений мы не нашли. С этой стороны всё. А здесь другое дело. Сюда неправильные патроны приехали по ошибке, но вам их направили сознательно. Это уже измена, и мы должны найти тех, кто в этом замешан. И покарать их сообразно проступку.
Лейтенант мысленно вздрогнул. Звучали эти слова устрашающе. Просто помни, Джек, ты имеешь дело с чекистом.
— Мой командир сказал, что я могу помочь в меру возможности. Правда, прямо сейчас возможностей у меня всего ничего.
— У меня с собой есть личные дела людей, которые были непосредственно вовлечены в перегрузку боеприпасов, — Напалков вынул внушительную стопку папок. — Их перевели по моей просьбе. Может, просмотрим всё вместе и подумаем, кто может быть вероятным подозреваемым?
— Думаю, будет лучше, если изучим дела по отдельности, и составим списки, каждый свой. А потом сравним их. Чем больше глаз изучают обстановку независимо, тем больше возможность заметить истину.
Напалков кивнул.
— Разумно. Куда лучше, чем пропускать всю информацию через всего одно сито. Поэтому у нас несколько спецслужб.
А ещё потому, что они не доверяют одна другой, и пристально следят за промахами соперников. Всё-таки в таком равновесии сил состоит настоящая безопасность для всех остальных. Система сдержек и противовесов.
— Наверное, перед тем как начнём, стоит вообще подумать, что толкнуло человека на такое преступление. Повод может отправной точкой для всего остального.
Иван уже думал об этом.
— Измена есть измена. Какие тут нужны причины?
— Ну почему же? Вот, например, кто-то из подозреваемых потерял в боях единственного сына. Это могло вылиться в ненависть к захватчикам, но вероятно, обратилось на страну из-за подозрения, что он погиб, когда этого можно было избежать. Или, возможно, у нас есть человек, который испытывает глубокую неприязнь к кому-то на сортировочной станции. Он и сам может не помнить, почему. Крупные преступления не всегда вызваны весомыми причинами.
Джон заколебался. То, что он собирался сказать, могло показаться параноидальным.
— Возможно, преступник ненавидит нас. Американцев. Мы находимся в вашей стране. Всегда найдутся такие, кто считает это ошибкой. Такой человек мог увидеть неправильные боеприпасы, и решить, что отправка их нам станет уроком. Посреди боя обнаружить, что патроны не подходят к твоему оружию – это, знаешь ли, наглядно.