Вот без чего голод, безработица и гибель революции неизбежны». Сейчас Ленин снова обращался к питерцам:
«Дорогие товарищи!»
Он успел набросать несколько абзацев до того, как принесли селедочный суп.
Съев его, Ленин снова взялся за ручку:
«Революция в опасности. Спасти ее может только массовый поход питерских рабочих. Оружия и денег мы им дадим сколько угодно».
Вечером в тихом переулке на Арбате в окнах небольших старинных особняков едва мерцал свет: горели коптилки, кое-где лампы. Жили просторно, уплотнение, вводившееся Советской властью, еще не коснулось этих домов: одно-два окна освещены, а три-четыре рядом — темные.
В огромном кабинете художника при свете керосиновой лампы тускло отсвечивало золото переплетов дорогих книг, толстых рам темных картин, замысловатых бра… На одной из стен висела карта России с линиями фронтов, отмеченными флажками.
Сам хозяин в шелковом стеганом халате, по всей видимости, работы какой-нибудь трудолюбивой монашки, сидел за столом и листал альбом с марками, когда в кабинет вошла Мария Андреевна, жена художника, и, постояв у двери, спросила:
— Не работается, Никита?
Художник кивнул, полистал альбом и наконец поднялся.
Уже несколько дней раздумывал он о гербе Советской республики. Герб…
В пятнадцатом веке по настоянию жены великого князя Ивана III Софьи Палеолог государственным гербом России стал двуглавый орел, герб Византии. Почти полтысячи лет олицетворял он собою Россию. Его изображение было и на знаменах великого Суворова, и на знаменах русских армий, громивших турецких захватчиков в Болгарии и Молдавии. Но двуглавый орел реял и над карателями, усмирявшими крестьянские восстания, и над войсками, разгонявшими демонстрации рабочих. Он стал символом самодержавия.
Сотни лет складывалась геральдика старых государств: орел, корона, скипетр, меч, копье… Каждый атрибут — выражение характера и политики. Но как выразить характер и политику нового, еще не виданного государства? Какая геральдика у рабочих и у крестьян? Станок? Плуг? Что должно быть в рисунке герба? Гвозди?.. Молоток?..
Да и понадобится ли герб вообще? Кто знает — месяц, другой, и, может быть, все будет кончено…
Каждый день подходил художник к карте и переставлял флажки все ближе и ближе к первопрестольной, к Москве…
Мария Андреевна тяжело вздохнула: она понимала состояние мужа.
— Чаю хочешь, Никита? — заботливо спросила она.
Никита Павлович не ответил.
— Мария Андреевна, — послышался из-за двери грубоватый голос домашней работницы. — Крант опять не работает. Воды не будет.
— «Крант не работает»… «Крант не работает»… — с каким-то удовольствием повторил художник. — Испорченный «крант» в герб не вставишь… И заводскую трубу без дыма, и взорванный мост… Луша, — позвал он.
Луша явилась с веником в руке.
— Значит, «крант» не работает, Луша? — спросил художник.