— Вепря! — кричали загонщики. — Остерегись, Бож!
Крупный самец выскочил на открытое место первый, за ним по глубокому снегу пробивались целый выводок подсвинков и самка. Сзади, заливаясь лаем, наседали собаки.
— Бей под лопатку! — крикнул Бож.
Но копьё нарочитого ударило в крутой лоб вепря-самца и соскользнуло, вырвав лоскут щетины, залив глаза вепрю кровью. Оттого крутнул зверь головой. И только! С разгона ударил коня под кольчужником, конское брюхо прорезал клыками, вывернул внутренности. И конь, и всадник упали на снег. Вепрь, окровавленный, страшный, разворачивался для нового броска, вяз в снегу, грёб его широкой грудью, шумно, свирепо дышал. Тут-то его и достал рикс — на скаку, склонившись из седла, вонзил меч зверю между лопаток. Вепрь и шагу больше сделать не мог — ткнулся жёлтыми клыками в снег. Визжа пронзительно тонко, завалился на бок, сучил короткими, заплывшими салом ногами. Тогда вторым ударом Бож рассёк ему горло — от уха до уха. Рукой ощутил рикс, что клинок крепко встрял в теле позвонка.
Между тем подоспевшие кольчужники сразили копьями, посекли мечами весь выводок. Самке удалось уйти. Гнаться не стали. Лишь выжлецы увязались за ней, но и те скоро вернулись, торопились к разделке туш.
Убитого коня бросили здесь же. Смерды придут, снимут шкуру, мясо унесут. Ночью лисы подкрадутся, растащат мослы и тёплые ещё внутренности, дочиста обгрызут копыта. К утру ничего не останется.
Неудачливого кольчужника упрекали:
— Копьём ударить не умеешь, брат! Кто же вепрю целит в лоб! Не гусь ведь — вепрь!
— Коня загубил! Будешь теперь безлошадный!..
Бож спросил:
— Сам-то цел?
Оглядывал себя кольчужник:
— Ногу помял мне, меч с бедра сорвал... А вот не помню, как копьём ударял. Помню лбище седой да свирепые глазки...
— Что видел, туда и попал, — заключили опытные нарочитые.
Бож-рикс вспомнил прежний разговор:
— Теперь что скажешь — страшнее ли вепря медведь?
Кольчужник в ответ только головой покачал.
Тем временем нарочитые обвязывали ремнями ноги и клыки вепря, ворочали тушу, подтягивали ремни к сёдлам. И хвалили:
— Дивно велик и страшен этот зверь! На него только глянешь — и волнуется сердце.
— Матёрый! Щетина чуть не в кровь руки колет.
Обоз ждали на тропе. Нарочитого послали поторопить. Ножами отсекли у подсвинка розовые уши, разрезали на узкие полосы и, откусывая от них, долго разжёвывали. Громко хрустели на зубах хрящи.
Разжигали костры, свежевали туши; внутренности, дымящие на морозе, бросали псам. А те, свирепые, рвали их друг у друга, растаскивали далеко по снегу. Но скоро перестали грызться, хватило всем.