Потом на Сампсу указал десятник:
— К утру у ног этого югра всё должно быть! Склонились к уху Нечволода чадь-кольчужники, шепнули:
— Медов бы теперь... У Охнатия. Тот не выдаст.
К новским Бож тоже десяток послал. Сам с троими нарочитыми взял выжлецов и на следующее утро, ещё затемно ушёл вперёд — подстеречь на тропе зверя.
С утра подступились охонские смерды к Сампсе-югру, просили:
— Дай послабление, брат! Много назвал тот подлый десятник. Жестокосердный, зол на нас. Мы же не имеем столько. Как жить?
Пожал плечами Сампса:
— Что я могу? Мне велено, вам обозначено. Десятника просите, смягчите его сердце.
Ляна пожалела, сказала:
— Не заметит десятник, если чуть меньше будет. Скажем, считали. Скажем, верно!
Обрадовалась этим словам чернь, поддержала:
— Не заметит тот десятник. Вчера у Охнатия бражничал, теперь отсыпается. Дай послабление, брат!
Наотрез отказался Сампса:
— Не могу, велено мне. С меня и спросится.
Отошли смерды, между собой заклеймили:
— Югр!
— Да! Наш бы был, согласился. А этот и рад навредить.
— Югр!
— Через деву просить надо! Югр-то на неё видели как глядит? Она скажет, он вспыхивает. Она подойдёт, он отворачивается. А как уходит дева, югр ей вслед глядит. Через неё нужно подойти.
Привели смерды своих белоголовых чад. Ляне поклонились и чад заставили. Говорили:
— Летом здесь знойно было, всё горело на корню. Не можем, добрая сестра, милая дочка, столько жита дать. Летом медведь колоды разорил, другие утащил. Сами не имеем по две восковые головы. Среди овец мор прошёл. И мы наги, и чада! Бедовали, со льном не управились, лён нетреплен лежит. Ягод вот только и грибов насушили, можем с чада по горсти дать. Из мехов лиса есть, белка, куница. А так, примучил нас тот подлый десятник. Помоги, сестра! Помоги, брат! Дайте послабление, пока отсыпается тот жестокосердный...
Просила Ляна Сампсу: