— Это почему еще? — искренне удивился Пит.
— Отдых превратится в работу. Будешь мне жаловаться: надоел мне этот собачий отдых…
— Дурачок ты, — усмехнулся Пит. — Молодой еще…
Мы уже проехали Дефанс, миновали громаду Большого стадиона, сквозанули на оторут 9 — в сторону аэропорта Шарля де Голля. И от этой утренней воскресной пустоты, от желто-голубого света, окутывающего город золотистой дымкой, от печально-сладкой музыки Чарли Паркера, от никнущей малахитовой зелени бульваров охватывало меня чувство щемящей грусти, смутного ощущения прощания, разлуки надолго, может быть, навсегда.
— Что будешь на пенсии делать, Пит?
— Жена присмотрела домик в Провансе. Там и осядем, наверное…
— А домой, в Шотландию, не тянет?
Флэнаган пожал плечами:
— Там уже нет моего дома… Там — скромный риэлэстейт. Старики умерли, ребята выросли, разъехались. Приятелей встречу на улице — не узнаю…
— Тогда покупай в Провансе, — разрешил я. — Буду к тебе наезжать, съездим в Грасс, там дом Бунина…
— Какой-нибудь новый русский?
— Нет, это очень старый русский…
— Богатый? — поинтересовался Пит.
— Умер в нищете.
— Странно, — покачал головой Пит. — Я не видел во Франции бедных русских.
— Оглянись вокруг. Вот я, например…
— Потому что ты — доброжелательный мудрец, задумчивый мьюдэк, — утешил Пит.
— Вот это ты очень правильно заметил, — охотно подтвердил я.
Город уплывал вместе с волшебной мелодией Паркера, которую почти совсем задушил, измял, стер тяжелый басовитый рык турбин взлетающих и садящихся самолетов. Индустриально-трущобная пустыня предместья, нахально рядящаяся под пригород Парижа.
— Я хочу рассказать тебе смешную историю, Пит…
Флэнаган, не отрывая взгляда от дороги, благодушно кивнул, наверное, сказал про себя по-английски: мол, валяй, мели, Емеля…
— Я в школе ненавидел учебу…