— Я отправился навѣстить Шаффера и заночевалъ у него. Вы несправедливы ко мнѣ, утверждая, будто я хочу выместить на Чоткѣ свою прошлогоднюю обиду. Я случайно видѣлъ, какъ все это произошло, — вотъ и все. Грязное это было дѣло, подлое убійство безоружнаго человѣка. Шафферъ не имѣлъ даже возможности защищаться. У меня не было при себѣ ружья, чтобы защитить его, и кромѣ того, я боялся за собственную жизнь. Вы, конечно; знаете, что я не имѣть основанія любить Шаффера; я былъ ему долженъ извѣстную сумму, а онъ имѣлъ привычку постоянно напоминать мнѣ объ этомъ долгѣ; вотъ я и отправился къ нему, чтобы уговорить его позволить мнѣ отработать ему эти деньги какимъ-нибудь способомъ.
— Хмъ! — промычалъ Ханкъ. Я съ своей стороны тоже дважды сдѣлалъ:
— «Хмъ».
Что онъ явно лгалъ на Чота, всѣ мы невольно чувствовали и понимали. Но и онъ понималъ, что теперь его врагъ въ его рукахъ, и что если ему удастся провести свою хитрость до конца и надуть судъ, то черезъ два часа судьба Чотки Севира будетъ рѣшена.
Въ виду этого онъ молча глоталъ все, что мы ему подносили, и старался только объ одномъ — выказать себя безпристрастнымъ и честнымъ свидѣтелемъ. И вотъ онъ подскакиваетъ къ Русселю и ѣдетъ между мной и имъ, въ то время какъ старикъ Ханкъ выскакалъ немного впередъ.
— Послушай, Билли, — обращается онъ къ моему спутнику.
— Меня зовутъ Руссель, — поправляетъ его Билли.
— Ну да, конечно, — согласился Хессъ, глотая и эту пилюлю. (Никогда не забуду, каково мнѣ было однажды, когда я впервые заправилъ себѣ въ ротъ комъ жвачнаго табаку, и одна молодая лэди, которая мнѣ тогда очень нравилась, подошла ко мнѣ и заговорила со мной; мнѣ ничего болѣе не оставалось какъ проглотить свою жвачку. Но эта моя жвачка крѣпкаго табаку была настоящей шоколадной пастилкой въ сравненіи съ тѣмъ, что теперь приходилось проглатывать Хессу). — Конечно, — повторилъ голландецъ, — васъ зовутъ Руссель, кто же этого не знаетъ. Ну такъ вотъ, Руссель, я положительно не понимаю, почему Ханкъ такъ накидывается на меня…
— Почему не понимаете? По близорукости или слѣпости, всего вѣроятнѣе, — отрѣзалъ ему Билли. — А по моему Ханкъ Петерсъ еще мало набрасывается на васъ; васъ и не такъ еще слѣдовало пробрать.
Физіономія Хесса приняла цвѣтъ яркаго спѣлаго томата. Какъ видно, всему есть предѣлъ, даже и тому, что можетъ проглотить змѣя или акула. Вся сдержанность его полетѣла къ чорту, и онъ вспыхнулъ, какъ зажженная ракета, позабывъ всякую осторожность.
— А, такъ и вы туда же! — закричалъ онъ. — Что же вы думаете, со мной можно и не считаться? Ну, погодите же, я вамъ когда нибудь покажу себя! Запишите вы это себѣ мѣломъ на вашихъ дверяхъ. А что такого особеннаго сдѣлалъ или можетъ сдѣлать Петерсъ?
— Что онъ можетъ, сдѣлать, — спокойно повторилъ Руссель, — это я вамъ сейчасъ скажу: онъ можетъ снести вамъ башку и перевернуть кверху дномъ всю вашу судьбу. И я совѣтую вамъ не являться и ко мнѣ съ похвальбой и хвастовствомъ, слышите вы меня! И не смѣйте касаться меня своей рукой, не то я продырявлю вамъ вашу глупую башку. Словомъ, если вамъ это все еще не ясно, то я скажу вамъ въ двухъ словахъ, что единственное мое желаніе, это имѣть возможно большее пространство между нами. Ну-ка!.. Поторапливайтесь увеличить его сейчасъ же!
Тогда Хессъ обращается уже прямо ко мнѣ:
— Что вы на все это скажете, Рэдъ?
— Скажу, что страна эта очень обширна и велика, Хессъ, но, несмотря на это, я чувствую что мнѣ тѣсно, когда вы подлѣ меня. Быть можетъ, вы во многихъ отношеніяхъ прекрасный гражданинъ, и я увѣренъ, что какъ только вы вполнѣ поймете, до какой степени вы непріятны намъ всѣмъ, вы окажетесь черезчуръ добросовѣстнымъ, чтобы навязывать намъ долѣе ваше общество. Давайте разойдемся разъ навсегда. Но знайте, что вы распадетесь на ваши составныя части, если дѣло дойдетъ до борьбы между мной и вами. — И я глянулъ на него такъ сердито, что онъ и не подумалъ вступать со мной въ пререканія.
Послѣ того мы продолжали вчетверомъ ѣхать дальше, но нельзя сказать, чтобы всѣ мы были особенно дружны, какъ вы и сами объ этомъ догадываетесь.
Хессъ ѣхалъ особнякомъ, блуждая своимъ тусклы мъ взглядомъ по окрестности и какъ бы проклиная все кругомъ.
Ханкъ поровнялся со мной и, ткнувъ пальцемъ въ сторону Хесса, сказалъ:
— Ну скажи по совѣсти, Рэдъ: развѣ я того сорта человѣкъ, чтобы говорить дурно о людяхъ или попусту злословить кого?
— Этого про васъ никто не скажетъ, — подтвердилъ я.
— Ну такъ вотъ, этотъ парень-негодяй и подлецъ. И мнѣ кажется, что у меня есть на то доказательства. Помнишь ты тѣхъ людей, что отправились годъ назадъ къ Чернымъ Холмамъ и о которыхъ съ тѣхъ поръ никто ничего не слыхалъ и не знаетъ?
— Помню.