— Да! Да!
— Я слетаю на разведку. Если всё хорошо, подам знак, — Кым аккуратно сложил одежду и оружие, оставшись в одном исподнем.
— Они сочтут это непочтительным! Мы и так с голоду пухли слишком долго!
— Обождите. Это не займёт много времени.
Майя подбежала к нему, чтобы обнять и сказать слова напутствия, но он выпорхнул из её рук соколом и помчался к воинству.
Норикийцы замерли у ворот, мирно, обманчиво спокойно. Кым заложил над ними один круг, спустился ниже на второй, третий проделал у самых их голов. Ничего необычного, но припоминался тот злосчастный день в Будескайске. Чутьё заходилось в удушливой панике, спорило с разумом и даже с окружающими. Шептало — не верь. Ни надежде, ни собственным глазам, ничему!
Ещё один последний круг — его заметили. Норикийцы наблюдали, не двигаясь, словно боялись спугнуть. Кым подобрался к предводителю — высокому господину, за чьей спиной вился белый с золотом плащ. Лицо скрывал глубокий капюшон.
Растянулись в ухмылке жёсткие губы. Она завораживала чем-то знакомым и жутким одновременно, манила, как в кошмарном сне, когда ты понимаешь, что впереди опасность, но не можешь не лететь на неё безвольно.
Мгновение, и плотные тенёта спеленали Кыма. Он упал на землю. Кым рванулся, но сеть оказалась слишком плотной. Он издал пронзительные соколиный клич — сигнал к тревоге. Воздух окутало непроницаемым пологом. Услышали ли сигнал в крепости?
Предводитель приближался широкими шагами. Вокруг него пепельной дымкой разрасталась удушливая аура. Ужас сковал тело. Кым узнал его ещё до того, как он снял капюшон тем самым жестом, что и шесть лет назад. Этот жест разделил жизнь Кыма на до и после. Яркие нечеловечьи глаза заворожили — один голубой, другой зелёный. Лощёное лицо, благородное в каждой своей черте, а душа чёрная, как уголь.
— Долетался, соколик? — басовито ухнул знакомый голос.
Полыхнула голубая аура врага, зрачок затопил всю радужку, глаза сузились до тонких щёлок. Мыслечтение сдавило голову Кыма тисками из сгущённого воздуха. Он ввинчивался в уши, затапливая болью и лишая сил сопротивляться. Облазили перья, маленькое птичье тело судорожно вытягивалось. Его обращали обратно в человека насильно. Пару мгновений, показавшихся агонизирующей вечностью, и отпустило.
Кым едва не лишился чувств, а когда очнулся, уже человеком лежал, уткнувшись лицом в землю. В поле зрения возникли начищенные сапоги. Сейчас будут месить его по голове и животу до смерти.
В мыслях проносилось: «Почему не отступил в Норикию, когда ещё был шанс?» Потому что неправильно это, трусливо и подло — прятаться, когда враг родную землю топчет. Не смог бы он жить на чужбине, в неволе, оставить гибель Лайсве неотомщённой. Молчать, зная, что внутри тех, кто зовёт себя светом — живёт беспроглядный Мрак.
Как жаль, что ничего не вышло. Жаль, что предчувствие не подвело. Это единственное, о чём Кым жалел.
Его не ударили, наоборот, рывком подняли за плечи и поставили на ноги. Нагое тело со всех сторон жалили взглядами. По хребту бежал озноб несмотря на полуденный зной. Кым обхватил плечи руками, закрываясь, но всё же заставил себя смотреть в лицо Палача.
— Подашь знак своим, чтобы открыли ворота? — без тени эмоции спросил Архимагистр Веломри.
— Никогда! — процедил Кым сквозь зубы.
— Я же говорил, — усмехнулся Микаш кому-то из своих подручных и снова обернулся к Кыму: — Хочешь пару уроков от твоего старого маршала? Не самой удачной идеей было укрываться в крепости Сумеречников, мы тоже хорошо с ней знакомы. Наши основные силы зайдут без приглашения через потайной ход. Договариваться о союзе с вероломными норикийцами — ещё большая глупость. Они рванули в убежище, как только узнали, что я еду сюда. Своя шкура для них ближе к телу. Кто был готов сражаться до последней капли крови, давно уже развеяны пеплом по ветру.
— Не нужны мне советы от предателя вроде тебя! — бросил ему в лицо Кым. — Мы ещё поборемся, если не мы, то наши дети отомстят уж точно!
Набрав грудь побольше воздуха, Кым снова попытался перекинуться в птицу. Микаш подскочил к нему и дёрнул за руку. Хрустнуло в плече, боль вспыхнула и пронзила тело, ноги подкосились.
Кым рухнул на землю, судорожно глотая ртом воздух, цеплялся за сужающееся пятно света. Его закрыло грозное лицо Архимагистра. Мрак сомкнулся беспамятством.