— По традиции невеста бросает свой букет в толпу…
Швыряю букет вперёд. Он вмазывается в лицо какому-то усачу, оставляет на нём чёрные полосы и плюхается в его пухлые руки. Увидев на цветах насекомых, усач нервно перебрасывает букет соседу, тот от неожиданности — дальше.
— …незамужних девушек, — равнодушно продолжает светлый властелин, пока мой букет путешествует по рукам. — Считается, что поймавшая его дева вскоре выйдет замуж.
Молодой парень всучивает букет стоящей рядом косоглазой девушке — той самой, что в праздник пыталась погадать у меня на суженого.
Держа меня за руку, светлый властелин спускается по ступеням. Открывает дверь коляски. Подсадив меня, придерживает створку, позволяя всей мелкой свите забраться внутрь. Жор предательски велит им оставить на сидении напротив место для новоиспечённого супруга… правда, если бы он этого не сделал, я бы не посмела сказать светлому властелину, что для него места нет, пусть воспользуется другим транспортом.
Жор запрыгивает мне на колени. Его трясёт мелкой, нервной дрожью. Он утыкается мордой мне в живот и плотно прижимает хвост.
Светлый властелин поднимается в коляску и садится напротив:
— Поехали.
В том же изумлённом недоверчивом молчании люди начинают раздвигаться, освобождая дорогу. Некоторые забираются на крыльцо мэрии к вышедшим ведьмам, остальные толкаются, и толпа медленно, но верно раскалывается на две половины, открывая дорогу с площади.
Тишину нарушает цокот копыт, но даже этот размеренный звук на фоне общего безмолвия не придаёт происходящему живости. Такое ощущение, что я заперта в кошмарном сне. И светлый властелин не сводит с меня ничего не выражающего взгляда.
Едва выбираемся из толпы, кучер ударяет хлыстом, и кони стремительно бросаются вперёд — к выезду из Окты на торговый тракт, с которого, если верить слухам, белая магия открывает съезд на зачарованную дорогу к башне нашего светлого властелина.
Цок-цок-цок разносится между однотипных белых домов. Чем ближе к выезду из города, тем меньше людей вдоль нашего пути… Среди них чёрными кляксами застыли две сгорбленные ведьмы в обязательных нарядах, стоящие по бокам от юноши. Душа надрывается при виде знакомой фигуры: высокий, гибкий, жилистый, с тёмной медью волос и светлой в россыпи веснушек кожей. Он впивается в меня взглядом синих глаз, подаётся вперёд, и пухлые губы приоткрываются.
Страх когтями сжимает сердце. Кошусь на светлого властелина, но он едет спиной вперёд и Рейнала ещё не видит. Дышать нечем, в глазах снова слёзная муть.
Властелин резко оборачивается, свет вспыхивает в его белых длинных волосах, одаряя их серебряным блеском. А я отворачиваюсь к другой стороне улицы, надеясь, что мои похолодевшие щёки не слишком бледны. Искоса слежу за властелином: он так и сидит вполоборота.
— Кто тот молодой человек? — его тихий голос удивительным образом перекрывает стройный цокот копыт.
— Какой именно? — удивлённо приподнимаю брови и плотно сжимаю губы, чтобы не дрожали: он и не подумал, что я смотрю на Арну и Верну, наших самых старых ведьм. Что они здесь забыли? Почему стояли рядом с Рейналом? Что их может связывать?
На этот раз светлый властелин внимательно смотрит на меня. От его взгляда хочется спрятаться под сидение или выпрыгнуть из коляски. Никаких эмоций в нём не читается, и это страшнее всего: просто не знаешь, чего ожидать.
Не сразу замечаю, что жуткий взгляд слегка мутнеет, словно светлый властелин о чём-то задумывается.
А Жор бочком-бочком перебирается по сидению мне за спину и прячется под откинутой с лица фатой. Там же постепенно собираются насекомые. Только жабы с мышами и крысами покладисто сидят на прежних местах.
Ворота Окты остаются позади. Копыта всё так же мерно цокают уже по тракту между зелёных полей. А на горизонте поднимается изумрудный лес. Когда-то им властвовали тёмные существа, теперь эта его часть очищена, и в его сердце белеет шпиль башни, к которой никто, кроме самого властелина и приглашённых им гостей, подобраться не может.
Хочется отсрочить миг знакомства с новым домом, но запряжённая четвёркой коляска несётся вперёд, как заговорённая. Мы слишком, непростительно быстро оказываемся в тени исполинских деревьев. Кажется, между ними нет ни тропки — но ровно до того момента, как всплеск светлой магии окатывает меня мурашками.
Между стволами, которые мне в одиночку не охватить, вдруг возникает дорожка. Кучер резво сворачивает, коляска чуть накреняется. Властелин протягивает руку, будто пытаясь меня придержать, но коляска уже выправляется, и он опускает ладонь на колено. Прямая, хорошо укатанная дорожка бежит вглубь леса и упирается в высокую сплошную белую стену. Стоящая за ней белая башня даже издалека будто нависает надо мной, придавливает.