— А, Корней Петрович! Проходи, проходи. Я как раз самовар ставлю!
Только сейчас я открыл калитку (она простая, без запоров и крючков, на слабой пружине, все равно без позволения никто не войдет) и пошел по дорожке, вымощенной желтым кирпичом. Двортерьеров я не заметил — верно, лежат под кустами смородины и ждут, не передумает ли хозяин.
Хозяин не передумал, напротив — вынес из дому самовар и поставил на привычное место, вымощенный все тем же кирпичом каменный круг метр в поперечнике. Специальный самоварный круг.
Специальным же сапогом он наладил огонь. Я стоял рядом, любуясь изделием тульских умельцев. Самовар был небольшим, полуторалитровым, и закипал быстро. Начищенный до блеска, он отражал и меня, и хозяина, в комнату смеха идти не нужно.
— Пойдем, посидим, — убедившись, что огонь горит, как положено, предложил полковник.
Мы прошли на террасу.
Два плетеных стула, взятые из дореволюционной жизни, ждали нас.
Я сел — осторожно, опасаясь упасть, но стул выдержал и на сей раз.
— Труп, насколько я понял, не нашли? — полковник кивнул на соседний дом, что стоял в двадцати метрах. В том доме жила уборщица из пивбара, и все, услышанное за день она передавала своей матери. Мать же была глуховата, и потому дочкин голос разлетался далеко, осведомляя полковника о каждом мало-мальски значимом событии в поселке и окрестностях.
— Не знаю.
— Тайна следствия?
— Просто не знаю.
Вилли Соломонович поверил. Или сделал вид, что поверил.
— Ну, в твоей практике такого, пожалуй, и не было.
— А в твоей? — мы с ним были на «ты», хотя, признаюсь, мне это давалось нелегко. Разница в возрасте, в жизненном опыте, в чине, наконец. Но Вилли Соломонович настаивал. Он вообще был очень настойчивый человек.
— В моей? — полковник усмехнулся. — В моей практике торпедный катер однажды пропал — из Аральского моря! Но тебе не до катеров, пусть и торпедных. А вот насчет трупов… Минуточку, самовар закипел.
Пока он заваривал чай четкими и уверенными движениями, я терпеливо ждал. Терпение, оно хирургу первый помощник. Иной раз важнее пенициллина.
— Был у нас один немец. Свято верил в превосходство нордической расы и прочие нацистские штучки, но специалист — поискать! Собственно, мы его и нашли в Берлине в сорок пятом… Так вот он, немец этот, считал, что, вопреки общепринятому мнению, подавляющее большинство египетских гробниц отнюдь не были разграблены кладбищенскими ворами. Да, археологи не нашли сокровищ, не нашли даже забальзамированных мумий, но…
— Но? — подал реплику я.
— Но причиной тому являлись сами мумии. Полежав отведенное время, они восставали из саркофагов и начинали существование потаенное и страшное. Египтяне не охраняли Город Мертвых. Казалось бы нелепо — тратить огромные средства на сооружение гробниц и пирамид, и отдать их на откуп грабителям. Ан нет, никто не тревожится, патрули не снаряжает. Более того, согласно папирусу Хорихора, вор, приговоренный к смерти, может заслужить помилование, если он отправится в Город Мертвых и достанет из некой гробницы серебра на сумму ущерба. Описан случай: вор согласился, ушел в Город Мертвых — и больше его никто не видел.
— Чего ж удивительного? Бежал куда-нибудь с награбленным серебром.
— Куда ж ему бежать? Древний Египет — чрезвычайно организованное государство, каждый человек на строгом учете. Уйти из города в пустыню — смерть. И зачем бежать, если обещано помилование, а слово тогда держали? Нет, дело в другом.