— Звездочтение.
Кивнув, Хэйден сначала убрал полог, а затем взмахом руки открыл переход.
— Звездная башня далеко, — пояснил он. — Чтобы успеть вовремя, тебе придется бежать… или сделать два шага, — повернувшись, он выразительно глянул на темный зев.
Неожиданная забота тронула, отдалась теплом в груди и какой-то незнакомой мне прежде нежностью. Щеки опалило жаром. Пробормотав слова благодарности, я поспешно нырнула в переход.
Большая часть занятия по звездочтению прошла как в тумане. Я едва понимала, какие рисунки вывожу пальцами на песчаной доске; скорее, просто наслаждалась ощущением теплых крупиц, перекатывающихся под подушечками. Мелодичный тембр Лей-Торы убаюкивал. Бросаемые украдкой взгляды лернатов почти не беспокоили — от халцедонов я не чувствовала враждебности, лишь интерес и совсем немного неверия. Еще бы! Один из сильнейших нефритов, наследник рода, взял в избранницы самую слабую лернату.
— Рисунок созвездия равновесия выглядит несколько иначе, моя дорогая, — раздавшийся над головой голос Лей-Торы заставил меня вынырнуть из полудремы и посмотреть сначала на магистра, потом на собственную песчаную доску.
Лей-Тора явно мне польстила, назвав шесть нечетких линий рисунком. И особенно — рисунком созвездия.
— Прошу прощения, магистр, — я смутилась и спешно провела ладонью по теплой поверхности, снова делая ее ровной. — Я немедленно все исправлю.
— Не стоит, — певуче отозвалась она. Мягко коснулась моей макушки узловатыми пальцами, потом медленно вернулась на подушки. — Вам сейчас сложно собраться с мыслями, а пытаться повторить полуночное полотно надо лишь с чистой головой и спокойным сердцем. Но я понимаю, — сухие губы замерли в улыбке. — Ваш нареченный — смелый и очень решительный молодой человек. Впрочем, оно и неудивительно — ведь он родился под полной луной, в сиянии звезд хлада и пламени! Необычное сочетание, редкое и очень мощное. Я помню многих лернатов. У большинства звезды спокойны… но только не у него. И не у вас, — добавила она, лукаво щурясь. — По дару вы никогда не станете равной нареченному, но по духу вы близки. А зачастую дух важнее силы. Так что не бойтесь, моя дорогая, и не сдавайтесь. Халцедоны привыкли себя недооценивать, но вы такие же нити в полотне Полуночной Матери, как и все мы.
— Магистр Роун говорил почти то же самое, — заметил Киган, глядя на Лей-Тору.
Та улыбнулась.
— Акель родился под звездами познания и открытого сердца. Он принял мудрость раньше остальных. Но, боюсь, звезда убеждения сияла тускло в момент его первого крика, и потому зажечь чужие сердца огнем собственного ему вряд ли по силам. Но Акель не сдается.
— Звезда… мм… упорства? — предположил Киган.
Лей-Тора снова улыбнулась и покачала головой.
— Врожденная настойчивость темных. Мы редко отступаем. К сожалению, даже тогда, когда понимаем, что сделать это было бы мудрейшим из решений. И чем сильнее тьма в наших душах, тем сложнее ей противиться.
Уверена, почти все сейчас вспомнили шерл — черный турмалин, находящийся в кольце Акеля Роуна. Я же подумала об Ардене. Отступится ли он после заявления Хэйдена? Откажется ли от собственной тяги? Или тьма не позволит ему этого сделать?
— Магистр? — позвала я вполголоса. — В полотне Полуночной Матери… там ведь вытканы судьбы каждого из нас?
— Разумеется, моя дорогая.
— То есть все предопределено? А если, предположим, нить вырывают из полотна, то что становится с узором?
Умбра Лей-Тора посмотрела на меня очень внимательно. Гораздо внимательнее, чем глядела до этого.
— Он расползается. Иногда несильно, а иногда настолько, что меняет всю картину. В вырванных нитях, как и в заново вплетенных, всегда сокрыто намного больше тайн, чем в обычных. Только, в отличие от вплетенных, вырванные нити опасны — они обжигают судьбы тех, кого изначально коснулись, отрывают части их волокон.
— И неужели никак нельзя их восстановить?