Я растерянно смотрела на колдуна, чувствуя, как пол под ногами проседает. Крошится, будто стекло, и разлетается пылью. И вместе с ним дробились столпы моего представления о мире — всего, во что я верила.
— Светлые бы убили тебя!
— И смыли позор рода моей кровью?
Я отступила еще на один шаг. Губы Хэйдена замерли в грустной полуулыбке.
— Ты знаешь, что в горах чуждые дети рождаются чаще? До определенного времени их действительно убивали. Как светлые, живущие в горах, так и темные. Разделенные хребтом, мы резали своих детей в угоду покровителям и власти, сидящей так далеко, что едва помнит о нашем существовании. А потом мы поняли, что не желаем больше этого делать. Несколько поколений назад мы, Силлерторны, первыми пошли на преступление. Мы сохранили жизнь рожденному среди нас темному. Тогда никто понятия не имел, что с ним делать. Его прятали… как прятала себя ты.
Я больше не отступала. Сложно сделать хоть шаг, если не чувствуешь тверди под ногами. Самой себе я напоминала бабочку, заключенную в ведьмину сферу. Без воздуха, без опоры, без возможности вырваться.
— Не знаю, чем могло закончиться неповиновение Силлерторнов — наверняка рано или поздно о нем бы прознали, и тогда кара постигла бы весь род. Но внезапно, в нарушение всех договоренностей и невзирая на опасность, на пороге нашего дома появились трое Морроубранов. Как оказалось, они тоже устали убивать собственных детей. Морроубраны привезли светлого из своего рода. И много, очень много драгоценностей, — Хэйден хмыкнул. — Они надеялись выкупить право на жизнь для своего отпрыска. И знаешь что? Им удалось это сделать. Вот только плату Силлерторны взяли не драгоценностями, а другой жизнью — жизнью рожденного у нас темного. Они поменялись детьми, Лэйни.
В горле встал тугой ком, мешающий вдохнуть. Я слушала и одновременно верила и не верила каждому услышанному слову.
— На землях Лунной империи существует три северных дома, на территориях Солнечного царства — два. И все они держатся обособленно, закрыто. Люди по обе стороны хребта уверены, что причина в тайных знаниях, которые мы храним. На самом же деле мы храним не знания, а жизни собственных детей.
Протолкнуть вопрос через пересохшее, ставшее шершавым горло было сложно. Звук будто застревал где-то посредине и никак не мог вырваться на свободу. Лишь с третьей попытки мне удалось совладать с голосом.
— Но какая судьба ждет таких детей в чужом доме?
Хэйден мягко качнул головой.
— У нас нет чужих домов, Лэйни. Один — принимающий, другой — родной. Но оба — свои. Свои, понимаешь? Пойдя на преступление, северяне объединились. Единым кланом мы, конечно, не стали — это бы привлекло ненужное внимание, — но мы наладили жизнь на две стороны. Мы знаем, кто мы, откуда и кем хотим стать. Мы не уродуем собственную природу в попытках освоить крупицы чуждой магии — вместо этого мы принимаем каждого северянина таким, какой он есть. И мы ищем тех, кому можем помочь: потерянных, напуганных… таких, как ты.
Я дернулась, как от пощечины. Быть чьим-то добрым поступком, галочкой в списке поставленных задач мне не хотелось. Пусть ненадолго, пусть всего на час, но я поверила, что Хэйден хотел защитить меня. Меня! Илэйн Дельвар! Слабую халцедону, подарившую ему свой первый поцелуй! И теперь осознавать себя безликой ведьмой — очередной носительницей чуждой силы, нуждающейся в спасении, — оказалось неожиданно больно.
— Как ты понял, что я светлая? — спросила я, глядя в сторону.
Смотреть на Хэйдена стало невыносимо.
— Твой блокиратор. Прежде чем уничтожить, я изучил его.
Я грустно улыбнулась: все-таки магистр Кейн был прав.
— Лэйни?
Пришлось повернуться и встретить прищуренный взгляд зеленых глаз.
— Что-то не так?
Сердце тянуло, словно к нему вдруг подвесили свинцовую гирю. Хотелось согнуться, сжаться в попытке уменьшить поселившуюся в груди тяжесть. Но вместо этого я еще больше расправила плечи и заставила губы замереть в воспитанной полуулыбке.