Я стянула с ног мокрые ботинки и огляделась вокруг, растирая ступни и лодыжки. Ручей спокойно тёк мимо, но немного дальше вода шумела иначе. Я услышала более резкий, громкий, как бы отдельный звук. И сквозь деревья там пробивалось больше солнца, и даль казалась голубой, а не тёмно-зелёной или коричневой. Ковыляя, как едва вставший с постели больной, я вслед за Гомером добралась до конца поляны. Мы на несколько метров углубились в полосу деревьев и остановились. Перед нами лежала долина Холлоуэй.
Множеству людей она, наверное, не показалась бы прекрасной. Лето стояло сухое, и хотя берега реки оставались зелёными, пастбища за Рисдоном выгорели до светло-коричневого цвета, и это представилось мне частью моей жизни, частью меня самой. Пышное цветение наших вёсен и раннего лета длится недолго. Я гораздо больше привыкла к однообразной желтизне, до такой степени привыкла, что иногда уже не понимала, существую ли вообще отдельно от этого ландшафта. Я помню, как в школе мистер Кассар рассказывал нам, что, когда он вернулся домой после года жизни в Англии, его сердце болело от любви при виде выжженной солнцем равнины. И я его прекрасно понимала.
Но жёлтое, конечно, не было полностью жёлтым. Встречались и тёмно-зелёные пятна деревьев, полосы лесозащиты, яркие пятна крыш из оцинкованного железа, похожие на маленькие квадратные озерца, а ещё баки, сараи, запруды, бесконечные скучные изгороди. Это была моя страна, даже больше моя, чем буш и горы, и уж определённо – более родная для меня, чем посёлки и города. На этих жарких, сухих пастбищах я чувствовала себя дома.
Но от долины нас отделяла ещё гряда утёсов и густые заросли кустарника. Мы обошли вершину Тёрнер, даже не заметив этого, и теперь она осталась слева от нас. Мы с Гомером стояли на одном из самых низких утёсов, здесь ручей переливался через камни, превращаясь в длинную тонкую струю, падавшую вниз метров на пятьдесят, а потом, бурля, снова скрывался в кустарнике. Буш внизу выглядел таким же густым, как во впадине Ада.
– Хорошо, что Кевина с нами нет, – сказал Гомер, глядя вниз.
– А? Почему это?
– Неужели не знаешь? Он до жути боится высоты.
– Боже мой! А есть хоть что-то, чего он не боится? Он ведь всегда держался неплохо…
– Ну, наверное, в конце концов как-то справился.
– Похоже на то.
Мы вернулись к остальным и сообщили о том, что увидели. Оставив рюкзаки, мы прошлись вдоль утёса в поисках возможности спуститься.
– Ну, если только по верёвке… – минут через десять предложил Ли.
– Но нам же надо будет ещё и назад вернуться, – возразила практичная, как всегда, Робин.
Утёсы в этом направлении быстро становились непроходимыми, здесь густо росли деревья и в нескольких местах зияли расщелины, к тому же встречались опасные осыпи. Мы сдались и отправились в другую сторону, опять перейдя ручей и миновав несколько складчатых сланцевых пластов. Здесь мы нашли только один вариант: какое-то дерево упало вершиной вниз и засохло. Его голый белый ствол теперь опирался на каменную стену, а ветки, как кости, торчали по обе его стороны, образуя нечто вроде естественной лестницы.
– Чёрт побери! – уныло воскликнула Фай, когда мы остановились, рассматривая дерево.
– Невозможно, – заявил Ли.
– Почему это нет? – спросила Робин.
– У меня нет медицинской страховки, – пояснил Ли.
– Нам нужно принести какую-нибудь верёвку, – сказал Гомер.
– Лучше бы – какой-нибудь эскалатор.
– А мне кажется, это возможно, – сказала я. – Пусть кто-то из нас попробует пробраться сначала налегке. И если это удастся, подумаем, как быть с рюкзаками.
Все уставились на меня, когда я заговорила, да так и таращились, пока мои слова не иссякли. Мне стало даже неловко.