Итиш выразительно взялся обеими руками за голову, вернее, за небрежно намотанный тарбан, воздел глаза к небу, потом полез под прилавок и выудил целую кипу разномастных мятых листков, исписанных и исчерканных вдоль и поперек, заляпанных ойфом, густо-красной подливой, должно быть, из плодов гарна, и маслом.
- Вот! - потряс он этими записками у меня перед носом. - Вот сколько я всего узнал, Вейриш-шодан, да только не тайну тех ковров, будь они неладны...
- А что это? - я отвел его руку от своего лица.
- О! - Итиш хлопнул записи на прилавок, выудил несколько листков, остальные придавил собственной туфлей, чтобы не разлетелись от ветра, и сказал: - Вот я узнал, кто подворовывает у моего брата-красильщика. Мы-то думали - торговец нас обманывает и подсовывает плохую краску, купили у другого - и опять то же самое! Линяют ковры, и всё тут! А оказалось, это один работник ворует и продает на сторону. Конечно, если сделать красящий раствор недостаточной крепости, то он держаться не будет!
Я уважительно покачал головой, выражая восхищение его сыщицкими талантами, а Итиш перевел дыхание и продолжил:
- А еще я узнал, что жена моего троюродного племянника ему изменяет. И с кем!
- С кем? - тут же спросил какой-то любопытный, остановившийся послушать.
- С его братом! Они близнецы, - пояснил Итиш, - поэтому Аташ мне не поверил. Сказал, всё враньё. Видели его, а решили, что это Уташ. Но у меня есть доказательства! И свидетели! Сам посуди, шодан, если Аташ был в отъезде, то как же столько людей могли его видеть с женой?
- И что случилось? - спросил я, преисполнившись самых худших предчувствий.
Супружеские измены в Адмаре обычно строго караются, особенно если уличат женщину. Мужчине-то ничего не сделают, если он ходит к шоадэ от надоевшей супруги. Правда, если он соблазнит чужую жену или проберется к шуудэ, а обиженный муж и хозяин окажется достаточно влиятельным и богатым, тут уж виновного могут и выпороть кнутом на площади, и отрубить что-нибудь ненужное, как повезет. Ну а женщину, изменившую мужу, ждет позор, и даже если он простит ее и позволит остаться в доме, она вряд ли скоро рискнет показаться на улице - соседи заклюют, а могут и камнями забросать. И это еще в лучшем случае: чаще всего изменниц выгоняют прочь, и они оседают в Нижнем городе, торгуя собой за еду. Шуудэ - тех продают, конечно, не терять же деньги...
- Эта недостойная подслушала наш разговор и успела сбежать к своим родителям, - недовольно сказал Итиш, перебирая свои листочки. - И дочку увела, ей три года всего.
- А муж что же? - с интересом спросил еще один праздный слушатель.
- Аташ, как узнал, пошел за ней.
- Ну, не томи, что он с ней сделал?!
- Ничего, - проворчал Итиш. - Не дошел, помер.
- Как так? - поразился первый любопытствующий.
- А так! Он же... - Итиш постучал себя по лбу, - решил, что Уташ ее деньгами соблазнил, он ведь и родился на полчаса раньше, и вырос красивее и умнее, и дела у него всегда шли лучше, и разбогател он раньше. Вот поэтому Аташ надел всё лучшее, перстни самоцветные нацепил, цепь золотую - мол, гляди, чего ты лишилась, на кого променяла! И пошел... А уже темнело. Вот и весь рассказ... Нашли его поутру в канаве, раздетого до нитки...
- И что дальше? - не удержался я.
- Ничего, - Итиш помрачнел еще больше. - Уташ, как родной брат и наследник покойного, взял эту недостойную себе, мол, не пропадать же вдове. С дочерью, да. Наверно, она от него, поди разбери, они же с Аташем на лицо-то почти одинаковые были... И теперь Уташ стал вдвое богаче, чем был! До чего судьба несправедлива!
Я невольно выдохнул от облегчения: конечно, в каждой стране свои нравы, но мне не хотелось услышать о том, как эту безымянную женщину, пускай она и изменила мужу, выгнали из дома, в чем есть, а то и убили, иначе что люди скажут?..
- Одна беда от этих расследований, - пожаловался Итиш и затолкал свои записки обратно под прилавок. - Такое узнаёшь, что в глазах темнеет: ни за что бы не подумал, будто моя родня может такое отчудить! А про ковры я так ничего и не понял, Вейриш-шодан, поверишь ли? Хоть в самом деле иди на поклон к колдунье - пускай посмотрит, вдруг это был не едкий раствор, а порча какая-нибудь?
- Так ведь она еще когда смотрела, - напомнил я, - окажись это колдовство, неужели бы она смолчала?