Ко мне заглядывали несколько репортеров, записать заметки в своих блокнотах или сделать фотографии со мной для статей и блогов, словно мне было до этого дело. Ни на одной из фотографий нет моей улыбки, и я постоянно качал головой медсестре, предлагавшей перевести им мои мысли.
«Нет, спасибо», — показываю я ей, но она вынуждает меня говорить. Я игнорирую ее призыв ответить на тот же вопрос, что задавал предыдущий репортер по поводу моего ограниченного образа жизни, и перевожу взгляд к заурядному пейзажу. Медсестра оставляет меня наедине с моей безмолвной яростью, и уверен, она пожалуется другим медсестрам на мое поведение, затем одна из них напомнит ей о моем затруднительном положении, и она пожалеет мою прожитую жизнь и предстоящие годы.
Я потерял слух в десять лет. Но лучше бы родился глухим, потому что лишиться красоты музыки или щебетания птиц — опустошающее чувство, особенно для того, кто все свое время проводил за освоением искусства игры на пианино или прятался в лесу за поместьем отца, впитывая звуки природы.
Врачи объяснили родителям, что у меня редкое заболевание нервной системы, которое в конечном итоге лишит меня основных чувств. Слух исчез первым, и это не происходило постепенно, когда звук медленно исчезает, клонясь к закату, нет, просто однажды утром я проснулся и ничего не услышал. Я не слышал слез или криков матери, когда она трясла меня за плечи. Хоть и чувствовал их, рябью проходивших по мне, как отголоски цунами. Ее взгляд выражал стыд и мучение, и не нужно уметь слышать, чтобы знать, каким громким может быть разочарование. С потерей слуха исчезла и способность говорить. Однажды из моего открывающегося рта просто перестали выходить слова. Если верить моей матери, так я перестал говорить.
Спустя несколько лет, овладев искусством языка жестов, я потерял обоняние, а через три месяца после этого полностью исчезли вкусовые ощущения. Доктора не могли замедлить развитие болезни и вместо этого пытались поддерживать меня счастливым, пока я ждал, когда зрение и осязание полностью исчезнут из моей жизни.
И я жду этого уже на протяжении десяти лет.
Жду, когда я проснусь слепым и не смогу увидеть солнце.
Жду, что когда перевернусь дотянуться до одеяла, обнаружу, что рука уже держит его. Когда исчезнет осязание — исчезну и я. Я буду лишь пустым сосудом, живущим вечностью безмолвия, потому что даже если бы меня окружали люди, я бы не заметил этого.
Мою минутку отчаяния прерывает медсестра, заглядывая ко мне с улыбкой.
«У вас посетитель», — произносит она губами, и я предполагаю, что в тринадцатый раз вернулась мама, чтобы дрожать надо мной, благодарить Бога за то, что я жив, хоть в ее взгляде все еще и появляется стыд при виде меня. Я откидываюсь на подушку и закатываю глаза, после чего машу ей. Дверь приоткрывается, и меня встречает тот же яркий взгляд, который я видел в тот вечер на улице. Взгляд женщины, которую я спас.
Я сажусь немного прямее и провожу рукой по волосам. Любому будет неудобно предстать перед незнакомцем неряшливым, даже такому опустошенному ничтожеству, как я. Поправив дешевый больничный халат, я натягиваю свое лучшее бодрое выражение, пусть у морфия и другие планы на меня.
Женщина закрывает дверь и дает заглянуть ей в лицо. Я замечаю несколько царапин, видимо, от тротуара, когда я спасал ее от участи, которую готов был с радостью перенять, но в целом она выглядит нормально. Ее щеки покрывает румянец, и я не могу понять — это от нахождения в больничной палате с незнакомцем, спасшим ее, или от косметики. Она пристально смотрит на меня еще минуту, а затем садится на стул рядом с койкой.
Я смотрю на закрытую дверь, гадая, почему медсестра не осталась. И затем сосредотачиваюсь на незнакомке рядом с собой. В ее глазах отражаются медовые капельки, точно повторяющие блики в ее волосах. Я очень внимателен к тому, что вижу, принимая во внимание тот факт, что однажды лишусь этого. Я смотрю на все как на произведение искусства, и, может быть, это не особо хорошо. Наверное, из-за этого я буду еще сильнее скучать по миру, когда больше не смогу его видеть, но на данный момент он меня завораживает.
Женщина мягко улыбается мне, и ее губы начинают медленно двигаться. Я слежу за движением ее губ, различая слова.
«Спасибо».
Было бы правильно улыбнуться и кивнуть, ответить «не стоит благодарностей», но я ничего из этого не делаю. Вместо этого я смотрю на нее, распахнув глаза, и пожимаю плечами. Она сводит брови, прищурившись. Затем мельком смотрит на свои руки и снова переводит взгляд на меня в ожидании ответа.
Я проклинаю про себя медсестру за то, что та не осталась здесь переводить мои слова, чтобы девушка могла лучше меня понять. Теперь это превратится в игру с чтением по губам и записыванием моих мыслей. Я тянусь за бумагой к столу рядом с кроватью, но у меня в руке что-то щелкает, и, кажется, я издаю стон. Вздрогнув, я падаю обратно на подушку. Незнакомка встает и прижимает мои плечи к кровати. Покачав головой, она смотрит на стол, задержав взгляд на моем блокноте с ручкой, и затем передает их мне.
Я несколько раз глубоко вздыхаю, прогоняя боль. Увеличив дозу морфия на капельнице, я указываю на свой рот, а затем закрываю уши руками и качаю головой. Эти простые жесты узнает большинство людей, и обычно после них я утопаю в жалости и сожалении, отражающихся на их лицах. Я едва ли не отказываюсь смотреть в лицо этой женщине. Возможно, это из-за того, что я выставлен напоказ в этой больнице. К щекам приливает смущение, и я уверен, что они покраснели.
Я все же смотрю ей в глаза, и она присаживается на стул и откидывается на спинку. Она молчит, ее губы не двигаются, но она медленно качает головой. Подняв к груди руки, она начинает быстро ими жестикулировать:
«Ты родился глухим, или это случилось позже?»
На мгновение я думаю, что морфин начал действовать. Но когда я не отвечаю сразу, она снова начинает двигать руками — быстро. Она в этом искусна.
«Я родилась глухой, поэтому о другой стороне жизни мне ничего не известно. Я никогда не слышала ни звука музыки, ни крика ребенка. Наверное, поэтому я и не отошла с дороги, я не слышала, как приближается машина, в отличие от остальных вокруг. Ну, всех, кроме тебя. К счастью для меня, ты ее заметил. Иначе меня бы здесь не было».