И всё это — при комдиве и для комдива. Гад! Я ка-а-ак дал Пирогу по морде! От души, за всё хорошее. Джафар наблюдал молча. Даже в лице не переменился. Пирог встал, отряхнулся. Сдачи давать? Ни в коем случае.
«Пусть я буду пострадавшим, но Устава не нарушу. А ты ещё ответишь на комсомольском собрании за своё поведение, которое не соответствует…» — и так далее по сценарию, с оглядкой на Джафара. Тьфу, срань!
Всю дорогу до училища — эти несчастные сорок метров — я шёл, как хотел. Руки в карманах, в зубах сигарета. Комдив всю дорогу молчал. Он понял, что я уже окончательно вышел из-под контроля, что я попросту опасен. И только возле КПП он не выдержал:
«Выньте руки из карманов и выкиньте сигарету, товарищ курсант!»
Пирог, как верная хозяйская жучка, побитая «чужим», плёлся следом. Как я понимаю, после образцово-показательного поведения в данной ситуации ему были обеспечены положительные отзывы начальства.
А мне… А я в тот же день снова убыл на гауптвахту. На стандартные десять суток.
И вот, — кажется, это было сутки на седьмые, точно уже не вспомню, — стою на внутреннем плацу, губарям строевую подготовку преподаю.
(Мне начгуб Белочкин постоянно такие штучки поручал, занятия с арестантами проводить, потому что, во-первых, выучка у меня, как и у всех старуновских бройлеров, что надо, по высшему разряду, то-есть, вроде как могу примером для солдат служить, а во-вторых, всё же почти уже офицер, а значит, и ответственности должно быть поболее, чем у какого-нибудь срочника.)
Короче говоря, и в тот день занимался я с губарями на внутреннем плацу. Сначала добрый час с ними в «три-четыре» играл:
«Три-четыре…» — говорю я.
«Есть-так точно-никак нет!..» — орут хором губари.
«Три заветных слова: три-четыре…»
«Есть-так точно-никак нет!..»
А потом, через час, занялись строевой:
«Делай раз!»
И губари поднимают ногу и отводят руки, как будто собирались сделать шаг, но заледенели на середине.
«Делай два!»
Поднимают уже другую ногу.
«Делай два!»
И губари принимают строевую стойку.
«Делай раз!»
Поднимают уже другую ногу.