Но всё-равно, побег курсанта четвёртого курса режимного, секретного училища — не шутка!
Короче, понял я, что против системы не попрёшь. Надо идти сдаваться, а там — будь, что будет. Предстоит тяжёлое испытание, — говорил я себе. — Так надо его пройти до конца! Но именно тогда я на все сто окончательно решил уходить. Независимо от того, как встретят меня в училище после возращения.
Решил провести ночь у Маринки, а утром пойти сдаваться. Боже, какое же это наслаждение — почувствовать себя свободным, ощутить, что ты снова сделался хозяином своих поступков, пусть даже на короткое время! Какое наслаждение — знать, что ты провёл эти день и ночь с любимой девчонкой именно тогда, когда тебе этого хотелось, что это — только ваши с ней день и ночь, что никто у вас этого не отнимет…
Уже утром, когда я завтракал, неожиданно раздался стук в дверь.
«Кто это в такую рань?» — удивляется Маринка и идёт открывать.
Я из кухни не видел, кто зашёл в дом, но голос, этот проклятый неживой голос, я узнал мгновенно:
«Здесь товарищ курсант Кондырев?»
Ни черта себе! Джафар! Как? КАК ОН УЗНАЛ?!. Из своей комнаты выходит Нина Марковна. Они с Джафаром знакомы: она ведь в своё время работала в училище.
«Здравствуйте, Нина Марковна! Так вы тут беглеца укрываете?..»
«Беглеца? Какого беглеца?» — растерянно переспрашивает Нина Марковна.
«Курсанта Кондырева!»
«Он… он беглец?.. А мне сказал, что… Боже мой, я же ничего не знала…»
Я выскакиваю в коридор. Вижу — рядом с Джафаром стоит мой лучший друг Пирогов, единственный, кто знал этот дом. Стоит, соколик, а глаза честные-честные.
Я — в ужасе. Это что же, получается, что я Нину Марковну подставил?! Но кто, кто мог знать, что мой лучший друг Пирог меня предаст?! Все уже стучали, все закладывали друг друга. Один только Пирог мужественно держался. До этого утра.
Смотрю, Нину Марковну уже колотит, а ей же волноваться нельзя! Маринка её обнимает, пытается успокоить.
«Простите за всё, Нина Марковна, — говорю. — Маринка, позаботься о матери. Объясни её всё…»
Одеваюсь. Выхожу на улицу. Зима. Свежо. Снежок беленький, весёленький лежит. За мной выходят Джафар с Пироговым. Закуриваю сигарету. Нагло выпускаю дым Джафару в лицо и оборачиваюсь к Пирогу.
«Ну что, сволочь, предал меня?»
Меня уже попёрло. Я доведен до крайности. Меня накрыли в единственном надёжном месте, о котором никто не знал, в моей отдушине. Меня снова взяли за горло. Этих людей, в доме, я всегда пытался оберегать от той срани, в которой захлёбывался сам. Особенно Нину Марковну. Пусть меня дерут, пусть мне плохо, но для вас, Нина Марковна, я всегда оставался хорошим, благополучным курсантом. Маринка знала, что там у меня происходит, но вас мы берегли. И теперь всё закончилось…
«Что, сволочь, предал меня?»
И тут Пирог начинает мне отвечать на том языке, над которым мы с ним вместе смеялись все четыре года:
«Из-за тебя, Кондырев, страдает весь взвод, батарея, дивизион. Всё училище на ногах, а ты даже не понимаешь, насколько не по-комсомольски поступаешь…»