«Хорошо, разберёмся…»
Я отпускаю трубку на рычаг и несколько секунд тупо смотрю прямо перед собой. Это же не Витя, а какой-то вселенский паук просто!..
А Витя опять орёт из комнаты:
«Ну что, не убедил? Может, кто-нибудь покруче нужен? Подполковник Пустовалов, например?»
А подполковник Пустовалов, между прочим, не кто-нибудь, а начальник отдела кадров моего училища. Фигура серьёзная и с большими возможностями.
Но когда они с Витей начинают разговаривать по телефону, голос у него становится точно таким же угодливым, как и у двух предыдущих офицеров. И мне начинает казаться, что позвони Витя в Москву, самому Министру Обороны, и тот совершенно так же униженно залопочет в трубку, выпрашивая у Вити какое-нибудь одолжение.
Когда разговор с Пустоваловым заканчивается, опускаю трубку на рычаг, возвращаюсь в комнату, падаю в кресло. И просто не знаю, что и сказать, что и подумать.
«Ну как, — улыбается Витя, — убедил я тебя? Впечатляет?»
«Впечатляет. Только вам-то это всё зачем? Репертуар и всё такое?» — бормочу.
«Не твоё дело, Кондырев, не твоё дело. Придёт время, узнаешь. Но не бойся, ничего невозможного я у тебя не попрошу…»
И опять меня по колену похлопывает. Ласково так. Я, естественно, ногу отдёргиваю, а он хмурится:
«Для тебя сейчас, главное, Кондырев, — не сделать ошибки. Был у меня до тебя гитарист, Малинин, знаешь такого? Так он сделал. И что теперь? Довыпендривался, доошибался, да и отчислили дурака к чертям собачьим. Ах, ну почему все ребята-гитаристы обычно форменные раздолбаи… Но ты запомни, Кондырев, для тех, кто сюда приходит, обратного пути уже нет. Либо работаем — и всё нормально, либо…»
И снова к моим коленям тянется, бормочет про какие-то «губочки-лапушки».
Я оглядываюсь на Васю Мельника, тихим приручённым зайчиком просидевшего весь разговор, а он встал неторопливо, удалился себе тихонечко в соседнюю комнату и дверку аккуратненько прикрыл.
И тут меня осеняет: знаю я Малинина, учился курсом старше, когда-то вместе в госпитале лежали!
И про Витю этого он мне рассказывал, правда, так, в двух словах, без имён. Но и того, что рассказывал, было достаточно: о водиле генеральском, которого этот Витя трахал, потом ещё об одном молодом лейтенанте, которому хорошего распределения захотелось, ещё о какой-то мерзости…
Боже, какая срань!.. Я вскочил, ору, мол, да пошёл ты на х… и резво отодвигаюсь к двери. А он:
«Дурак ты, Кондырев… Иди-иди, ещё пожалеешь, но уже поздно будет… Ох, как пожалеешь…»
Я выскакиваю вон и — в училище. Иду и думаю: это что же получается? Оказывается, и Джафар ещё — не самая большая куча дерьма? Джафар тоже, конечно, козёл и урод, не подарок в общем. Но он же совсем другой, честнее как-то, что ли. Он, вроде, и драл других смертным дёром, но и себя драл точно так же, по тому же самому Уставу. Он карьеру делал честно, тупо по-армейски, через разрывание задницы «на немецкий крест», потому и майором полковничью должность занимал. Но тут же, через Витю, карьера посредством совсем других операций с задницей делалась!
Джафар как танк Т-72 ломился вверх по лестнице карьеры к следующему званию, к следующей должности, поблажек не просил, ни себе, ни другим спуску не давал. И знать не знал, дурилка картонная, что все эти звания и должности давным-давно распределены, что вся эта карьера давным-давно сделана! И даже его уставной «немецкий крест» уже никого не убеждает…
Какая срань, Боже Ты мой!
Где-то на полдороги догнал меня до смерти перепуганный Вася Мельник: