Эльфийский принц испустил вопль неподдельной досады, а затем выпрямился, насколько позволили кандалы, и свысока, с глубочайшим презрением посмотрел на спутника.
Люди рассказывают у костра сказки, где говорится о неких силах, подвластных тем или иным эльфийским родам и недоступных смертным. По воле одних травы идут в рост и фрукты вызревают раньше срока. Другие играют столь прелестную музыку, что заслушиваются рыбы в воде и птицы в небе, а олени сами прыгают на раскалённую сковороду, если песня их позовёт. Третьи касанием исцеляют ожоги — талант, что приходится очень кстати после тех непродуманных экспериментов с оленями и сковородками.
Вышние эльфы не умели ни петь, ни ускорять рост биомассы, ни исцелять. Их талантом было презрение. Сила презрения Вышних эльфов вошла в эльфестированных мирах в легенду. Они срывали мирные переговоры, просто поджав губу. Поднятая бровь сокрушала империи. Говорили, что однажды король Вышних эльфов выехал один навстречу целой армии, смерил её холодным взором, пренебрежительно щёлкнул языком и обронил: — Фу-ты ну-ты. — И под взглядом его верной гончей по кличке Фу вся армия забилась в корчах и умерла со стыда.
Талант, бесспорно, полезный, — но то ли он с веками поистёрся, то ли презрительному взору принца Лоримеля самую малость не хватило огонька, — либо, что всего вероятнее, Гадж имел иммунитет.
— Прошу пардону у вашей славной милости, но почто вы пучитесь на меня, аки кот, страдающий запором?
Вздохнув, принц Лоримель обвис в цепях.
— Гадж, если однажды найдётся волшебник, который сможет проанализировать и воспроизвести субстанцию, из которой сделан твой череп, мы получим броню, которую не пробьёт ничто — даже здравый смысл. Послушай: даже глупейший из глупцов знает, что есть известные правила, которым подчиняется существование всех тёмных властелинов. Эти правила — всё равно что вечные истины. Например, что эльфы всегда прекрасны, что солнце встаёт на востоке, что эльфы несказанно грациозны, что вода мокрая, что эльфы сексуально неотразимы для юных девушек, пока ещё живущих с родителями, а юг всегда голосует за…
— Агась, м'лорд, всё как вы грите, эльфа завсегда мокрая, а то ж, — прервал Гадж. — Но при чём же ж туточки наша положение?
— А вот при чём, мой славный дурачок: дочь тёмного властелина всегда столь же злонравна, как и красива, но она непременно пылко полюбит красавца героя, отцовского узника. Не может не полюбить. Если учесть, до чего я красив — странно, что она ещё в меня не влюбилась.
— Она на вас ишшо даж глазиком не зыркнула, м'лорд, — напомнил Гадж.
Принц Лоримель изящными пальчиками отмахнулся от этой несущественной мелочи.
— Фью. Ты ничегошеньки в этом не смыслишь. Теперь остаётся лишь подождать, когда уже обречённая девица придёт в темницу и узрит меня. «Гоп» не успеешь вымолвить, как она, предав родителя, избавит меня из кандалов, вручит мне меч, проведёт меня прямо в палаты лорда Белга по тайному ходу, известному ей одной, поскандирует в сторонке моё имя, пока я нанизываю на меч её отца, как кролика на шампур, выведет мне лучшего скакуна, вынесет шкатулку, набитую бесценными камнями, и соберёт в дорогу еды, — и я уже скачу обратно в земли Вышних эльфов. Дело сделано.
Принц Лоримель блаженно улыбнулся, однако Гадж сплёл кустистые брови, пережёвывая слова хозяина — ни дать ни взять собака с полной пастью нуги.
— Не моёва умишка дело указывать на вашенские обмолвки, м'лорд, но не попутали ли вы чутка местоимения, вашвосторженность?
— Местоимения?
До сей поры принц Лоримель полагал, что Гадж не узнает местоимение, даже если оно укусит его за висячий предлог.
Гадж кивнул.
— Агась. «Я» — вместо «мы». Вы так грите, будто токмо вашвысокородность ускачет вон из замка Костолом взад, в достославное эльфийское королевство вашего папеньки. Токмо на вашпревосходительстве раскуют энти цепи, я же остануся гнить в смраде заточенья. Я-т не против, работа такая, — но опосля всего, шо для вас, как вы рекли, сладит дочка тёмного властелина, рази ж не возьмёте с собой её?
Эльфийский принц фыркнул и медленно покачал головой.
— Ох, Гадж. Гадж, Гадж, Гадж. Неужели никогда не перестанет удивлять меня твоя нежная и добродушная глупость? Мне, и убежать с красавицей-дочерью тёмного властелина? Мне привезти её домой, познакомить с родителями, как будто она достойна этой невыразимо высокой чести? Как будто она достойна меня? Я тебя умоляю.
— И шо делать бедняжке опосля того, как вы ускакаете — зарыть папин труп и одной-одинёшенькой править агромадным грязным замком?
— Что до замка, не бойся. Как только Вышние эльфы услышат, что лорд Белг мёртв, мы совершим набег на его владения, вернём то, что наше по праву, и захватим другие земли, не совсем наши по праву. Обитатели этих земель нам, конечно, обрадуются, и мы оттуда не уйдём, пока не решим, что они готовы к демократии. Между делом мы, разумеется, выселим из замка дочь лорда Белга. Ничто не будет больше связывать её с её гнусным прошлым — или это не счастье? И куда бы ни привела её после этого бродяжья жизнь, в её сердце вечно будет жить мой светлый образ. Может, я даже её поцелую. Разве можно представить награду щедрее?