Уже поздно вечером вышли к поляне, на которой темнел стог сена. Здесь расположились на ночлег, выставив часовых. Иванову выпало стоять в первую смену.
Его товарищи зарылись в сено, повозились там, устраиваясь, и затихли. А он, подняв воротник бушлата, чтоб не так было зябко от ночной лесной сырости, стал, держа карабин наготове, прохаживаться краем поляны. Вокруг нее черной сплошной стеной стоял высокий сосняк. Едва ли здесь, в глухой чаще, могут оказаться немцы…
Медленно шагал, прислушиваясь к тишине леса. Мысли набегали невеселые: «Ну, в Киев доберемся. А там? Что там осталось от нашей флотилии?»
Флотилия…
В прошлом году, когда на нее прибыл, первое время, чего греха таить, загрустил: вместо гордо белеющего над морем Севастополя — плоский городок Пинск среди лесов и болот; вместо эсминца — крохотный катерок, не боевой корабль, а игрушка: пятнадцать шагов в длину, четыре в ширину, броня толщиной в сантиметр, не пробьет разве что пуля; вместо черноморской изумрудной волны — медлительная, будто сонная, мутноватая вода Пины.
Да, к новому месту притерпелся не сразу. Но шло время, и служба на реке не казалась уже такой скучной, как вначале. Не море, но, однако ж, походы: Пина, Припять, Днепро-Бугский канал. По каналу ходили почти до самой Брестской крепости, до места, где поперек реки Муховец в ряд торчат сваи, обозначающие границу. За сваями хозяйничали уже немецкие фашисты, в тридцать девятом захватив Польшу.
Привык к новой службе, а все же щемило, когда о Черном море вспоминал. Как мечталось вернуться! Сколько раз с Василем заводили разговор о Севастополе. Там ведь завязался их дружбы первый узелок. А второй, еще крепче, с ночи на двадцать второе июня.
Первая ночь войны…
Накануне вернулись с учений из-под Бреста. А среди ночи с коек сбросил голос вахтенного:
— Тревога!
Досадно стало: «Только с учений — и опять тревога», но утешил себя: «Через часок отбой — досплю».
Увы, доспать не пришлось. Всезнающий Василь успел шепнуть:
— Ожидается нападение немцев. Идем к границе.
Как сейчас перед глазами та ночь… Когда вышли на фарватер, оглянулся. Следом, так же затемненный, шел второй катер отряда. А там, где обычно золотилась россыпь огней Пинска, лежала глухая тьма. Будто по злому волшебству город исчез, вдруг стал небылью…
В тихий рассветный час, когда зарозовела вода, вошли в канал, ведущий к границе. Не дожидаясь времени, установленного для подъема флага, мичман дал команду:
— Флаг поднять! — И объявил: — Фашисты начали войну. Час назад.
Ошвартовались возле наглухо затворенных, высоких бревенчатых ворот шлюза. Поблизости ни души. Временами погромыхивает, словно надвигается грозовая туча. Где-то в стороне Бреста…
Томительно было ждать у пулемета с задранным в небо стволом, прислушиваться — летят? На пост заглянул капитан-лейтенант Лысенко:
— Помнишь, Иванов, за что в ответе?
Еще бы не помнить. Разбомби немцы шлюз — спадет вода в канале. И тогда он станет ловушкой для всех кораблей флотилии, которые стоят по нему дальше от границы.
Под вечер по тропе, что тянется вдоль канала, прошли женщины с детьми, нагруженные узлами. Окликнул их:
— Откуда?