Пока длилось их маленькое пиршество, Владимир Ильич несколько раз украдкой вынимал из бокового кармана небольшой блокнот, что-то торопливо в него записывал и тут же прятал блокнот обратно.
Надежда Константиновна сперва решила не обращать на это внимания. Но вот на солнце сверкнула клеенчатой обложкой хорошо знакомая ей, вся в бесчисленных закладках тетрадь. Еще мгновение — и по ее страницам тоже, но уже совершенно открыто забегал остро отточенный карандаш Владимира Ильича.
— Володя! Это нечестно. Сначала блокнот, потом целый гроссбух. Того гляди, помчишься в Париж, да еще проездом через Лион или Цюрих…
— Ты и не представляешь, до какой степени права! Заехать бы в Лонжюмо — тут рукой подать. Очень нужно…
Надежда Константиновна решительно отобрала у мужа карандаш и снова направилась к велосипедам.
Не было ее всего несколько секунд, но, когда вернулась, по строчкам клеенчатой тетради уже поскрипывала обуглившимся концом спичка, крепко зажатая в пальцах Владимира Ильича.
— И это называется отдыхом? Ну что мне с тобой делать? Жаловаться?
— Если другого выхода нет… Вопрос только — кому? Властям? Нынешним?
Надежда Константиновна не настроена была больше шутить. Складка на ее переносице стала глубже и строже.
— А вот сердиться не нужно. Ссориться по таким пустякам!
— Твое здоровье — пустяки?
— Повторяю: давно не чувствовал себя так хорошо.
— Нет, нет, сегодня обо всем расскажу маме. Если ты хоть немного ее уважаешь…
— Маме? Это уже серьезно. Сейчас же отправимся в лес, и с этой минуты — все соловьи наши.
Они пошли вперед, внимая лесной тишине, сразу плотно обступившей их со всех сторон. Однако тревожная, неотступная мысль все время возвращала их обоих домой, в Россию.
— Как там? Что там? Ты знаешь, Наденька, мне нужно бы попасть туда хоть на несколько дней, хоть на несколько часов. Столько дел накопилось — неотложных, чертовски срочных! Да и своими глазами увидеть бы, что теперь в Москве, в Питере…
— Знаю. А тут еще информация в последнее время стала слишком скупой. И все медленней идет, еле тащится. Я вчера говорила с Верой, просила ее что-нибудь предпринять. Она обещала.
— Раз Вера обещала — сделает. Все возможное и невозможное… Когда у вас следующая встреча с ней? Завтра?
— Как всегда, в наш час: ровно в пять, — и вдруг Надежда Константиновна, быстро взглянув на мужа и отведя взгляд, спросила: — А что, если не завтра, а… сегодня?
— Сегодня? Как сегодня?.. Стой, стой, стой! Это что же получается. Для одного такой сверхотдых, что даже в тетрадку заглянуть нельзя, для другого…
— Не сердись, прошу тебя, ты ведь знаешь — надо.
— Надо. Действительно надо… Так и быть, прощается. А то ведь я тоже пожаловаться могу.